А за околицей – тьма - Дарина Александровна Стрельченко

грехом пополам залезла на печку, подошла и спросила:

– Теперь-то, наверно, без надобности повторять: чёрную дверь не толкай?

– Без надобности, – всхлипнула Ярина.

– Вот и славно. Рану я заговорила от грязи, от хвори. А от боли заговаривать не стану. Крепче запомнишь, что нельзя за чернодверь ходить, пока не яга! Да и после нельзя без крайней нужды.

Ярина кивнула. Обыда, вздохнув, поправила одеяло, пригасила свечу, вернулась к своей книге.

Боль поутихла на третий день, через неделю и вовсе прошла. Но после ладонь не раз ныла: к дождю ли, к страху, ко мгле. Порой так разбаливалась, что только водой из Светлого родника Ярина и спасалась.

…Вот и теперь болела ладонь, как на непогоду. Но у неё, Ярины, – лишь ладонь. А у Обыды левая рука скверно поднималась, в боку под сердцем старую рану бередило, и бессонница, будто выжидала, навалилась, путая мысли. Ярина давно знала об Обыдовых недугах, давно видела. Но никогда не смотрела на них как на места, куда уколоть можно. Куда ударить верней будет.

Вздрогнула. Испугалась сама себя. Перевела взгляд на тихую яблоню, вплётшую ветви в брёвна. И вспомнила, зачем это.

А может, ничего не будет? Может, всё и пойдёт, как думалось? Может, они и впредь будут, как были: Ярина – учиться, Обыда – тайны лесные раскрывать, ведь столько их впереди ещё… Может, Обыда сама ей расскажет про яблоко, когда время придёт, когда оно созреет? Вдвоём-то придумают, как быть!

Ярина отёрла глаза, ладонью вытерла щёки. Села. Стукнулась макушкой о потолок и только тут поняла, как мала стала изба, как велика стала она сама. Нет. Даже без яблока конец придёт, сколько клубочку ни виться. Рано или поздно она станет ягой. Рано или поздно Обыда… уйдёт. Или… Или ещё надолго останется в Лесу, на целую жизнь. А ей, Ярине, конец.

Она со злостью провела кулаком по лицу. Да почему же так. Да к чему это яблоко проклятое! Почему теперь либо сама ляжет пеплом в Обыдовой печке, либо придётся силой пойти на ту, которая дала силу? Почему нельзя спросить, решить, придумать, что делать? Может, Обыда всё же сама расскажет? Может, не станет таить, какая страшная тварь зреет на корявой ветке, наливается соком под румяной кожей? Может, всё ещё обернётся светлой стороной, отсрочит вечность?

Ярина закрыла лицо ладонями, пытаясь унять слёзы. Плачь не плачь, а дни идут, и Обыда ходит как ни в чём не бывало, только поглядывает искоса, присматривается, отмалчивается, отвечает невпопад. Вешает на ночь у своей постели незаметную, как паутинка, пелену защиты. Если бы не лунный свет, ни за что бы не разглядеть блестящих нитей…

* * *

Дни шли за днями, а Ярина ходила как ни в чём не бывало, только поглядывала искоса, присматривалась, говорлива стала больше обычного, заваливала вопросами, и не было мгновения, чтобы отлучилась, отошла, отвернулась…

Обыда прислушивалась к себе; мучительно ждала – а чего ждала, и сама не знала. Горячим обручем сковало голову, и если боль в висках отпускала после трав и отваров, то обруч на сердце только туже, туже смыкался с каждым днём.

Хоть бы сама рассказала. Хоть бы сказала, сняла тяжесть с сердца.

* * *

Яблоко завязывалось, наливалось силой, светило ночами на всю рощу.

В одну из таких ночей Тём-атае постучал в окно.

– Прокатимся, будущая яга?

Ярина глянула на дремлющую Обыду.

– Прокатимся, Ночь Тёмная. Только дай сперва клятву, что не по её наущению меня зовёшь.

– Даю, будущая яга.

Ярина кольнула ладонь до крови, тронула постель, шепнула заговор. Спрыгнула на пол, оставив под одеялом свою тень – точь-в-точь, не отличишь. Крадучись, выбралась на крыльцо. Махнула Ночи и вскочила на коня.

– Керемет тебя зовёт, будущая яга. Иди. Иди к нему, пока как друга зовёт. Не жди, пока сам к тебе явится.

– А он и являлся уже, – криво улыбнулась Ярина, пришпоривая коня. – Каждую ночь является. Всё уговаривает, ластится, да не пробьётся никак.

– Потому и меня послал. Не хочет всей своей силой в Лес входить. Но с тобой поговорить алчет.

– Что ж… И у меня найдётся, что у него спросить, – мрачно отозвалась Ярина, а у самой и страх поднялся, и надежда: вдруг что подскажет владыка Хтони – голов-то сколько! Надумал, небось, как ещё можно задачку эту решить кровавую, яблочную. Недоброе подскажет, нечестное – никому эта птица тёмная добра не желает! Но мало ли на какую мысль натолкнёт…

Подумала так – и сама на себя разозлилась; нашла у кого совета искать! Нашла на кого надеяться!

Вцепилась в чёрную гриву и процедила:

– Давно мы не виделись. Пора, видно.

* * *

Шуршал по сирени дождь.

– Так кому же ты служишь, Ночь? – задумчиво спросила Ярина, вглядываясь в пролетающие внизу поля Хтони.

В разрывах туч мелькали молнии, но на той высоте, на которой летел вороной конь, не было слышно ни свиста, ни грохота, ни раскатов – только ровный гул, будто пламя трещало. Плотные облака пеленали небо и землю. Хтонь гуще ложилась под копыта. Верхушки Леса, маковки церквей, кроны и крыши скрылись за чёрным гребнем с закатной каймой.

Пошли на спуск; дождь, разыгравшись, хлестнул особенно яростно. Ярину окатило, досталось и Ночи. Убрав с лица налипшие волосы, она обернулась на всадника. Мокрый блестящий плащ, чёрные брови, пылающие глаза.

– Кому же ты служишь, Ночь? – повторила она, раздвигая дождливый полог. – Яге? Хтони? Инмару? Или Керемету?

– Я служу тёмному времени. Кто в этом времени правит – тот мой господин.

– Что хочет от меня Керемет?

– Скоро сама узнаешь, будущая яга. Лишнее слово затемняет суть, только чёрная ночь ясна.

Надсадно стучало сердце. Неужели боишься, спросила сама себя Ярина. Сама себе ответила: боюсь. А потом без спросу, невесть зачем встала перед глазами Обыда, спящая до рассвета беспробудным сном, – седая и сухонькая. Сквозь веки не просвечивает огонь очей, через ватное одеяло не увидеть молний, потрескивающих на ногте.

Ярина съёжилась. Ночь тронул её за плечо – цепко, жгуче:

– Пора. Я спущусь сколько могу низко… А там, коли Керемет уйти велит, – уйду.

Впереди, в черноте, засверкал рыжий огонь. Тяжело захлопали крылья, с блестящих перьев покатился град. Щёлкнул клюв, и лучи скупой луны заплясали на черепах. Ярина почувствовала, как внутри развернула кольца змея, подняла голову навстречу страшной птице. Как ослабели руки, и ноги потеряли опору. Растаяла на плече ладонь Тём-атае.

Ветер донёс сквозь дыхание Керемета:

– Я с тобой, будущая яга. Ничего не бойся.

Краткий полёт – и вот уже