Зияющие высоты - Александр Зиновьев

Одна монография об одном великом Ученом начинается с того, что автор долго и нудно рассказывает, когда и где он родился, когда заболел свинкой и каким чудом вылечился от поноса, кто была его бабка по матери, где служил его отец, при каких обстоятельствах он женился на его предполагаемой маме. Лишь где-то на сороковой странице автор пишет, что он познакомился со знаменитой работой Ученого, и она произвела на него сильное впечатление, поскольку мысли Ученого полностью совпадали с теми воззрениями на мир, которые у самого автора уже сложились к этому времени. Так что если я свое исследование творчества ЭН начну с описания своего "Я", то я не буду в этом оригинален. Тем более я в некотором роде есть типичный потребитель продуктов творчества ЭН, и мои разговоры о себе можно рассматривать как примитивный способ обобщения. А мою концепцию творчества ЭН можно рассматривать как потребительскую.

Итак, в соответствии с классической традицией сочинений о великих людях, я начинаю с описания того, что такое "Я". Я - человек, у которого во дворе под окнами год назад выкопали огромную яму и второй год никак не могут засыпать. Обещали к празднику. Праздник прошел. Обещали к другому. И этот прошел. Надо ждать следующего. Но мы к яме привыкли. И если ее на самом деле засыплют, то нам будет чего-то не хватать. Несколько раз в месяц во двор приезжает бульдозер, фырчит минут десять, затем ломается или заваливается в яму. Часа через два приезжает другой бульдозер побольше и с ним приходит человек десять всякого народу. Они садятся невдалеке от ямы. Курят. Потом уходят. К вечеру возвращаются навеселе. Большой бульдозер вытаскивает маленький из ямы, и все удаляются куда-то, оставив яму в еще более ужасном виде.

Пришла из магазина жена. Говорит, опять обсчитали. И оскорбили к тому же за это. Не жалко копеек. Противно, что все тебя за дурака считают. Я говорю, плюнь на это. Пора привыкнуть и считать все это нормой. Делай на это допуск. Написано, что килограмм того-то стоит три рубля, считай, что девятьсот грамм стоят три с полтиной. У тебя даже кое-что будет оставаться. Тебе что, говорит жена, тебя еще тогда выдрессировали. А я живой человек.

Через дырку в Европу из Ибанска стали усачиваться картины, рукописи, скульптуры, иконы, люди. Один тип ухитрился даже тещу протащить с собой случай беспрецедентный в мировой истории. Даже при Великом Царе, когда через границу ездили на волах со всеми чадами и домочадцами, с крупным рогатым скотом, свиньями, овцами и курами, ничего подобного замечено не было. Зарубежная пресса писала по этому поводу, что ибанцы молчат-молчат да вдруг выдадут что-нибудь такое, от чего весь мир содрогается.

Началось все это с сущего пустяка. Один полоумный аспирант, сочинивший бредовую диссертацию и отчаявшийся ее защитить из-за высказанных в ней смелых передовых идей, в припадке мании величия закинул рукопись во двор одного иностранного посольства. Экс-аспиранта забрали тут же. Из здания посольства вышел иностранец, брезгливо взял двумя пальцами рукопись впавшего в гениальность экс-аспиранта и выбросил обратно. Экс-аспиранта выпустили и силой всучили ему его рукопись, которую он упорно отказывался брать, настаивая на немедленном ее издании на Западе. Слух о событии молниеносно распространился в среде творческой интеллигенции, и она сделала из него далеко идущие выводы. Примеру экс-аспиранта последовал Кандидат. Кандидат написал вполне ортодоксальную книгу, но дерзнул в ней что-то высказать от своего имени, а не от имени основоположников, которые на эту тему не хотели и все равно не успели бы ничего высказать. Рукопись была принята к печати в ибанском ответственном издательстве. Но Кандидат боялся, что она все равно не пройдет (привычка, оставшаяся от времени Хозяина!), и отнес рукопись за границу (новые веяния режима Хряка!). После этого Кандидат сильно испугался, раскаялся и написал обоснованный донос на всех своих друзей, которые не удержали его от этого шага.

Самый решительный шаг в этом направлении сделал Клеветник. Отсидев много лет ни за что ни про что, он досконально изучил законы и заявил, что мы имеем право печатать что угодно и где угодно, лишь бы это не была государственная тайна и антиибанщина. Главное - ухитриться передать туда. Поймают - не пропустят, и только. Проскочишь - твоя удача. Клеветник скоро убедился в своей детской наивности и в мудрости своего деда, который как аксиому принимал формулу: "Закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло". Но прогресс уже начался. И потребовались значительные усилия, чтобы его остановить и ликвидировать его нежелательные последствия.

О том, каких чудовищных размеров достигла пропускная способность дырки в Европу, свидетельствуют такие факты. Один подпольный художник-модернист протащил через нее картину площадью в десять раз больше, чем "Сикстинская Мадонна", а подпольный скульптор-экспрессионист протащил железочугунную скульптуру весом в десять тонн. Пока скульптора просвечивали рентгеном и таможенники лазили пальцем в его задний проход, скульптура стояла рядом и мешала входу-выходу. Наконец, старший начальник разбил об нее лоб и приказал ее немедленно убрать с дороги на Запад. Через час шедевр был в Европе.

ЭН говорил, ты только начни, а там из тебя попрет... Судя по всему я уже начал. И кажется, пора вспомнить о том, ради чего состоялось это начало. ЭН - мой художник, в том смысле, что все сделанное им - это обо мне. О моей жизни. Не о социальной жизни - такой жизни у меня нет или она настолько ничтожна, что ее почти нет. Она так мала, что вообще не может быть предметом внимания крупного художника. Это о той жизни, которая прошла в моей голове и не оставила никакого зримого следа в окружающем мире. В этой воображаемой жизни я сделал много. Я решил сложнейшие проблемы бытия, причем - наилучшим образом. Прочитал курс лекций для широкой понимающей аудитории. Основал интересный журнал. Повысил уровень сельского хозяйства. Сокрушил полчища хапуг и паразитов. Устроил выставку ЭН. Я даже яму под окнами засыпал. Когда ЭН рисует или лепит, мне кажется, что он наблюдает происходящее в моей голове. Чтобы понять суть его творчества, надо сначала описать социальный тип тех людей, которые могли бы сказать, что ЭН - "мой художник". Остальное потом всплывет само собой. Но такой социальный тип еще не сложился как осознавшее себя массовое явление. Людей, которые потенциально способны принять ЭН, как своего художника, пока не так уж много. Еще меньше таких, которые уже сделали это с глубокой искренностью и верой. Я наблюдал сотни людей, восхищавшихся работами ЭН. Но лишь немногие из них узнавали в них что-то свое и срастались с ними органически. Я понимаю, что надо различать чисто эстетическое отношение к произведениям искусства и их активное жизненное переживание, подобно тому как надо различать восхищение живописными лохмотьями нищего и сострадание к его несчастьям. Об эстетической красоте работ ЭН говорят много. Она теперь почти очевидна. О их жизненной силе я не слышал ничего. Об этом молчат даже друзья. Я не утверждаю, что произведения ЭН изображают духовную жизнь людей определенного социального типа. Это было бы просто глупостью. Я утверждаю лишь то, что в наши дни лишь люди этого социального типа вырабатывают в себе потенциальную способность получать от произведений ЭН интеллектуальное (а не чисто эстетическое!) удовлетворение подобное тому, какое получает искренне верующий и тонко чувствующий человек от хорошей обедни.