Прекрасные изгнанники - Мег Уэйт Клейтон

— Бамби, — сказал он.

Его сыну, который отказался брать после школы годовой тайм-аут и поступил в Дартмут, десятого октября исполнилось восемнадцать лет.

Рождество мы провели на Кубе с Бамби, Мышонком и Гиги.

Разобрались с налоговыми декларациями, упаковали подарки. Эрнест все свои страхи за Бамби перенаправил на Макса Перкинса. Он писал ему гневные письма, в которых чихвостил «Скрибнер» за то, что они так и не послали стенографистку, чтобы та записала речь Льюиса Синклера на вручении премии «Клуба избранных изданий», за которой он сам явиться не удосужился. Даже после Пёрл-Харбора Хемингуэй обвинял издателей в том, что они не зафиксировали эту речь на бумаге, с такой яростью, будто это было самое чудовищное, что только могло случиться в современном мире. Я упорно хранила молчание. Да, согласна, я могла бы проявить великодушие, но было очень утомительно без конца слушать одно и то же: речь Синклера — это все, что Эрнест получил за свою книгу, а теперь он даже прочитать ее не сможет. И нет, не подумайте, он вовсе не о себе беспокоился, а просто очень хотел, чтобы его дети могли прочитать слова, которые сказал об их отце великий литератор.

— И кстати, если бы Перкинс все-таки отправил туда треклятую стенографистку, то «Скрибнер» бы не только оказало мне услугу, но еще и кучу денег могло бы заработать, — продолжал муссировать эту тему Эрнест. — Господи, я же просил их, специально телеграмму послал. И вот пожалуйста, остался ни с чем!

А когда я заметила, что медаль он все-таки получил, Эрнест раздраженно ответил, что эта чертова безделушка всегда будет служить напоминанием о том, какой у него несознательный издатель.

Иногда, кстати, и мне тоже доставалось: если бы я не настаивала на той поездке через «страну индейцев», он бы точно сумел посетить торжественную церемонию.

Это звучало просто смехотворно, но я не возражала. Эрнест использовал то путешествие как оправдание, чтобы уклониться от мероприятия, на котором наверняка бы чувствовал себя некомфортно. Это выглядело довольно странно и даже трогательно, но Хемингуэй всегда ощущал неловкость, когда ему оказывали публичные почести. Но разумеется, об этой истинной причине даже не упоминалось. Поэтому я просто слушала, а когда становилась мишенью его тирад, уклонялась как могла и для себя решила, что в следующий раз обязательно заставлю мужа поехать, даже если премия будет не Пулитцеровская и не Нобелевская.

Мы сели за работу. С тех пор как Эрнест закончил «По ком звонит колокол», мы еще никогда так усердно не работали. Я начала новый роман с единственной претензией доказать, что все еще могу писать. Эрнест сперва взялся было за рассказы, но потом отложил их и начал сочинять предисловие к антологии под названием «Люди на войне». К нам зачастили гости, чего прежде никогда не бывало. Говард Хоукс с женой заглянули, чтобы поговорить об экранизации «По ком звонит колокол». Приехала Джинни Коулз. Ее многочисленные золотые украшения, высокие каблуки и надменный бостонский акцент на Кубе казались даже еще более неуместными, чем в Мадриде, но в то же время и радовали глаз больше, чем в Испании.

Едва перешагнув порог «Финки», она первым делом захотела узнать, что я собираюсь предпринять в связи со вступлением США в войну.

— Ты ведь поедешь на фронт корреспондентом теперь, когда мы в деле? — повторила Джинни, когда мы уже втроем с Эрнестом выпивали, сидя в гостиной.

— Вообще-то, правительство отказывается давать аккредитацию женщинам-репортерам, — поспешила ответить я, пока не вмешался Хемингуэй.

— Это тем более обидно, что именно мы присылали из Испании самые лучшие материалы. — Джинни прикоснулась к моему плечу и рассмеялась, а потом посмотрела на Эрнеста и примирительно добавила: — Я имела в виду — мы трое.

Эрнест взял с сервировочного столика бутылку и налил себе еще выпить, а потом освежил наши бокалы и ударился в воспоминания о завтраках, которые готовил в Испании Сидни Франклин.

— Да, это было весело. Но вопрос в том, что мы будем делать теперь? — гнула свое Джинни.

— Все не так просто, — возразила я.

— Конечно непросто. Я знаю, поэтому сюда и приехала, — сказала Джинни. — То есть не совсем так. Я, разумеется, приехала, чтобы посмотреть, как вы счастливы в браке и все такое прочее. Вы же знаете, я люблю вас обоих и желаю вам счастья.

— Даже притом, что ты о нас написала, — заметил Эрнест, намекая на книжку Джинни «В поисках приключений» («Looking for Trouble»), где она откровенно рассказала обо всех корреспондентах, с которыми встречалась в Испании.

— По отношению к тебе, Хэм, я была более чем объективна, — заявила гостья.

После Испании Джинни Коулз осталась в Европе и бо́льшую часть времени писала репортажи о войне. Работала спецкором лондонской «Санди таймс», наблюдала за тем, как в Европе, образно выражаясь, постепенно гаснет свет. Когда немцы вошли в Польшу, она была в Берлине. От нее я узнала: все, что мы слышали о Париже, было правдой. Джинни приехала туда, когда немцы стояли всего в семнадцати километрах от города и мирное население бежало на юг, который еще был свободным. Но теперь мы вступили в войну, и правила передвижения для граждан США изменились. А Вирджиния Коулз, хотя и разъезжала по Европе, представляя британскую газету, оставалась гражданкой Соединенных Штатов.

— Я уверена, что ты уже воспользовалась своим знакомством с Рузвельтами и обеспечила себе местечко, — сказала Джинни. — И я подумала, может, ты и мне билетик на вечеринку достанешь?

Я мельком глянула на Эрнеста.

— Ну, это не так просто по многим причинам.

— Но ты же летала в Китай. Ходят слухи, что ты там ездила, куда хотела, потому что у тебя есть письмо президента, которое обязывает всех и каждого повсюду тебя пропускать, снабжать всем необходимым и отвечать на все твои вопросы. Этакая охранная грамота, да?

— Ага, — кивнул Эрнест. — Вот только от заражения китайской гнилью это треклятое письмо Марти не спасло.

И он рассказал гостье о том, как я подхватила тот жуткий грибок, о перчатках и мази. Налил себе еще выпить и подлил мне и Джинни, отпустив пошлую шуточку: дескать, когда мы занимались сексом, я держала руки подальше, чтобы он не задохнулся от вони.

Джинни благородно проигнорировала эту шуточку, как будто ничего и не слышала.

— Марти, я серьезно, ты когда говорила с Рузвельтом? — спросила она. — То есть ты с ним уже говорила? Как думаешь, сколько времени уйдет на получение аккредитации?

Я слышала в ее голосе собственное отчаяние. Вспомнила Джози Хербст, которая бежала в Испанию после того, как ее брак развалился. Но я совсем недавно вышла замуж. И Эрнест хранил мне верность, во всяком случае пока. Но дело было не только в Эрнесте. Вино со змеей и китайская гниль. Мне не очень хотелось снова столкнуться с чем-то подобным.

— Джинни, неужели ты теряешь хватку? — спросил Хемингуэй. — Всего три года назад, чтобы получить возможность поговорить с глазу на глаз с самим Муссолини, тебе было достаточно похлопать этими длинными черными ресницами перед ничего не подозревающим министром пропаганды.