Легенды древнего Хенинга - Генри Лайон Олди

Душегубы говорили. Отвечали. Правду? – да, возможно, правду. Но язык, на котором они отвечали, был абсолютно неизвестен самому образованному кармелиту. Дикая, удивительная песня лилась изо ртов, искаженных мукой. А палачи вдруг бросали инструменты, падая на колени и напоминая поведением умалишенных. Крысы лезли из углов. Птицы бились в окна. Монахам-дознатчикам становилось дурно. Но вскоре Душегуб замолкал, теряя сознание, и все возвращалось на круги своя.

Короче, допросы с пристрастием ничего не дали.

Кроме нескольких трупов, тайно захороненных в разных местах.

Гильдия по-прежнему молчала. Равнодушие муравейника к потере дюжины-другой муравьев? Или просто Совет Гильдии понимал: доказательств нет. Никто не поверит. А фратер Гонорий, скитаясь по дорогам, упорно складывал стеклышко к стеклышку. Красное к синему. Щербатое к целому. Пока не предложил обратить самое пристальное внимание на Душегубов, которые не были заранее отобраны Советом Гильдии, а сами пришли к нынешнему статусу.

Таких насчитывалось мало: около четверти известного состава Гильдии. Все они происходили из разных сословий, все являлись заядлыми книжниками, все однажды бросили налаженную жизнь, отправившись на поиски себе подобных. Среди различий и путаницы Гонорий сразу выделил общее: «случайные» Душегубы перед уходом читали или переводили на другой язык одни и те же книги. Об этом свидетельствовали родичи и соседи, друзья и знакомые. Составить список текстов оказалось несложно: десять-двенадцать книг.

На следующем заседании капитула игрок-декан предложил поставить опыт. Были отобраны десять монахов, славящихся еретическими заявлениями о дурном устройстве мира. Весь десяток усадили переводить книги из злополучного списка. Восемь из десяти закончили работу без особых происшествий, будучи отпущены с миром. Двое из десяти также закончили работу и ночью кричали на языке, знакомом Белому капитулу.

Душегубы под пытками кричали в унисон.

Наблюдение показало следующее. Кричать по ночам монахи быстро перестали. На вопрос: «Знают ли они, как проводить Обряд?» – отвечали утвердительно. Попытка обоих действительно провести Обряд закончилась провалом. Вышла и впрямь пустая церемония, в целом похожая на обычную, – оба монаха работали уверенно, с пониманием дела, но пользы Обряд не принес. Все это очень напоминало повозку без упряжки: стоит, а ехать нельзя. Самих монахов неудача потрясла до глубины души. Едва не сошли с ума. Именно тогда случайным братом было замечено: монахи-лжецы, открывая дверь в коридор, едва не шагнули в геенну огненную.

За дверью обнаружилось невиданное.

Сами монахи тоже испугались. Быстро захлопнули дверь. Отшатнулись, плохо понимая, что произошло. А на следующий день их застали рыдающими. Оба бились лбами о стену, проклинали свой страх, вопили, что за дверью их ждал последний, решающий шаг, а они, малодушные!.. горе! горе им!..

«Горе вам», – согласился Гонорий.

Прекрасно зная, что жить ему осталось недолго. Червь выедал тело изнутри, ежедневно терзая мукой, куда более страшной, чем назначалась допрашиваемым под пыткой Душегубам. Значит, надо спешить. Сложить мозаику прежде, чем смерть оборвет нить изысканий. Обряд должен стать монополией церкви. Должен. И станет. В геенну, открывающуюся за дверью, Гонорий не верил. Слишком просто. Зато верил в другое: там, за дверью, и впрямь возник, чтобы исчезнуть от малодушия робких, заключительный этап постижения сути Обряда.

А еще игрок, сын игрока, верил в себя.

…оставалось найти проводника за дверь.

Здесь Гонорию часто вспоминалась «Комедия» флорентийца Данте Алигьери, дважды заочно приговоренного «черными гвельфами»[42]к сожжению с конфискацией имущества. Современники считали, что суровый Данте и впрямь прошел круги рая и ада; кармелит же полагал это аллегорией, не лишенной разумного смысла. Поэт прав в ином: везде нужны проводники. И если тщетно обращаться к Душегубам, уговаривая сыграть роль добровольного Вергилия, то, пользуясь подсказкой флорентийца, следует найти второго Бернара Клервоского.[43]

– …мы повторяли опыт, – сказал фратер Гонорий. Разговаривая, он все время кивал каким-то своим мыслям, напоминая курицу в поисках зерна. – Еще в шести случаях он закончился успешно. Относительно успешно. Двое братьев оказались храбрецами: открыв дверь в геенну или еще куда…

– В богадельню. Я ведь говорил вам: гильдейцы называют это место богадельней.

– Хорошо. Мне трудно вот так, сразу… Короче, открыв дверь в богадельню, они шагнули через порог.

Фратер Августин задумчиво глядел в угол.

– И вы больше их никогда не видели.

– Да. Наверное, они погибли.

– Вряд ли. Просто дошли до конца, став полноценными гильдейцами. А Совету Гильдии проще простого отправить нового Душегуба работать… ну, скажем, в Каир или Бухару. Чтобы Белый капитул оказался бессилен проследить его дальнейшую судьбу.

– Это меняет дело, – сказал фратер Гонорий. Даже кивать перестал. – Вы считаете, Душегуб, пройдя обучение до конца, становится всецело предан Гильдии?

– Не Гильдии. Гильдия вторична. Он становится всецело предан делу, веря в необходимость его завершения. Веря не истово, а искренне. Убежденность вместо фанатизма. Ведь люди, ставшие Душегубами, изначально сомневались в благе нынешнего земного устроения…

– Вы со мной откровенны? – вдруг спросил кармелит. – Если да, то почему? Просто потому, что вам велел быть откровенным ваш аббат?!

Цистерцианец встал. Прошел к окну. Келья отца-настоятеля дышала чистотой. Аккуратист и педант, местный приор тщательно следил за порядком. Грязные босые ноги кармелита в этой келье, на вощеных, натертых до блеска половицах смотрелись чужеродно. Приор Бонифаций, едва встретив обоих монахов, сразу же сослался на неотложные дела. Наскоро представив декана, удалился, действительно посоветовав монаху отвечать на вопросы гостя со всей откровенностью.

Было видно: отец-настоятель избегает втягивания в скользкое дело.

Умывая руки.

– Советую не называть отца Бонифация аббатом, – вместо ответа сообщил фратер Августин. – Особенно в лицо. Он этого не любит. Сейчас аббатами стали звать всех, кто получает часть доходов с земель аббатства. А наш приор не желает иметь с такими людьми ничего общего.

– И все-таки вы откровенны, брат мой. Я спрашиваю – вы отвечаете. Правду. Значит, вы еще не прошли путь до конца… Значит, вас решили пока не отправлять в Каир. Или вы сбежали?