Кровоточащий город - Алекс Престон

Все как-то наладилось. Я вернулся на работу, и Бхавин обошелся со мной весьма любезно, взглянул внимательно и потребовал, чтобы я сразу после закрытия рынков отправился домой. Следующим пожаловал отец Веро. Он разъезжал вокруг дома на своей каталке, спал на диване и готовил на ужин вкуснейшие омлеты. Однажды на выходные нас навестили мои родители, мой отец взял внука на руки, и малыш улыбнулся. Люка заметно прибавил в весе; пухлые икры дрожали, когда он лежал в кроватке и лягался, удивленно таращась на мобиль с яркими птичками.

В эти первые месяцы к нам часто заскакивали Генри и Астрид. Генри обычно приносил пиццу, а когда дни стали увеличиваться, они с Астрид вывозили Люку из дома в прогулочной коляске и катали по Парсонс-Грин, а мы с Веро валялись на диване, смотрели телевизор и трепались. Потом Астрид загружала и разгружала посудомоечную машину, болтая заодно с Веро, мы же с Генри сидели по обе стороны от Люки и разговаривали.

— Я горжусь тобой, Чарли. Гляжу на тебя и не могу поверить. Как далеко ты ушел. Как вы оба повзрослели. И как восхитительно смотреть на этого крошечного человечка и думать о его будущем, о бремени, что когда-нибудь на него свалится. Вы с Веро сделали это, вместе. Я во многом ошибался, Чарли. Прости меня. Прости за то, что я сказал.

— Ты не ошибался. Ты был прав в отношении того, кем я был. Но люди меняются. Ты тоже изменился. Стал старше, целостнее.

Генри перестал щекотать Люку и, повернувшись, посмотрел на меня серьезно:

— Теперь я понимаю, вам с Веро суждено быть вместе. То, что есть между вами, — очень важно. И я рад за вас. Но ты стольких ранил. Ты должен знать, что Джо… я не уверен, что она когда-нибудь переживет это. Вы с Веро идете по жизни, не останавливаясь, не задумываясь о… о сопутствующем ущербе, о разрушениях, которые вы оставляете за собой.

— Знаю, Генри. Я тяжело это переживаю. И Веро тоже очень сожалеет. Просто когда жизнь бежит так скоро, когда мы так быстро меняемся, тяжело извиняться за поступки того, кого больше не существует. Я оглядываюсь, смотрю на того парня, каким был раньше, и вижу, что его больше нет. Мне трудно понять, какими мотивами он руководствовался, что подвигло его сделать то, что он сделал.

Ребенок перекатился на живот и посмотрел на меня удивленными глазами. Генри наклонился и принялся щекотать ему пятки, и комнату наполнили звуки детского смеха.

Одним летним вечером мы сидели в маленьком дворике позади дома. Веро развесила корзинки с цветами над пятачком, который мы называли нашим садом. Пряный аромат жасмина смешивался с дымом моей сигареты. В доме курить не разрешалось, я и на работе отказался от перекуров, но если приходил домой достаточно рано и Люка был в кроватке, мы с Веро выходили в сад и слушали, как на мир постепенно опускается ночь. На железном столике бутылка белого вина, в пепельнице дымящаяся сигарета. Невидимые самолеты рокочут над головой. Монитор наблюдения за ребенком возле бутылки… Гул самолета медленно затихает…

Я взял Веро за руку.

— Не думаю, что Сити когда-нибудь вернется.

Она взглянула на меня искоса и сдула сигаретный дым подальше от своего лица.

— В смысле? Ты же вроде бы сказал, что оно должно существовать. Что никогда не уйдет совсем. И потом… у тебя ведь есть работа, верно?

— Нет, я имею в виду вот что. Думаю, какая-то финансовая система существовать будет, но ждать возвращения больших денег бессмысленно. Скорее всего, времена больших бонусов и быстрых машин навсегда ушли в прошлое. Слишком велико вмешательство правительства, слишком велико общественное недовольство. Теперь с этого бизнеса глаз не спустят.

— Но у тебя дела идут неплохо, разве нет? Ты ведь не раз говорил, что все движется в правильном направлении.

— Да, говорил… так оно и есть. Но только идет не туда, куда нам нужно. Знаешь, Веро, я всегда мечтал о том, что когда-нибудь смогу покупать тебе всякие чудесные вещи. Когда мы были вместе в первый раз и когда потом разошлись, я представлял, как покупаю тебе шикарные платья, сумочки и все то же самое, что дарили другие твои парни. Нет, не все то же, а даже лучше. Потом, когда начал работать, я представлял, что у нас будет дом где-нибудь в Каннах и мы будем летать туда на самолете. Вот что делал с человеком старый Сити. Мечты всегда росли быстрее зарплат. Деньгам никогда не угнаться за амбициями.

Теперь я вот о чем думаю. Думаю, что мы могли уехать. Оставить все это. Наверно, я свыкаюсь с тем, что мы никогда не станем фантастически богатыми. Никогда не станем мотами и транжирами. Но значительная часть моих акций отойдет ко мне в июне, а остальные — через год. Если, конечно, я достигну тех целей, которые ставлю. На приличную жизнь нам хватит. Не знаю, хочу ли я, чтобы Люка вырос в Лондоне — уж больно много здесь страшного происходит. Для меня этот город оказался губительным. Думаю, нам лучше уехать.

Веро высвободила руку и, нахмурившись, подалась немного вперед. Ее пальцы нервно сжались вокруг ножки бокала. Я наклонился и шепнул ей на ухо:

— Знаешь, я всегда ясно представлял, какой будет наша с тобой жизнь. Последние несколько лет я только об этом и мечтал, а когда родился Люка, понял, что мечта была фальшивой. С вами двумя жил бы и в деревне. Работал бы учителем, а ты — местным юристом. Я хочу проводить с вами больше времени, с тобой и с Люкой. Хочу всегда быть рядом, видеть, как растут мои дети. Я не стану одним из тех отцов, что всю неделю проводят в офисе, а выходные дни — на поле для гольфа. Я хочу быть рядом со своей семьей.

Какое-то время мы оба молчали, а затем заговорила Веро, очень тихо и с легким шелестом, как будто кто-то водил кисточкой по листу бумаги:

— Но ты так много работал. Я думала, ты хочешь стать во главе бизнеса, когда Бхавин уйдет на покой. Думала, ты мечтаешь переделать Сити. И, что бы ты ни говорил, ты еще можешь зарабатывать кучу денег. Руководить «Баркли» или чем-то еще, чем захочешь. Мне и здесь по душе, но и другого хочется. Потому что мы это заслужили. Заслужили жить лучше, пользоваться плодами твоего успеха. Ты ведь всегда этого хотел. — Она выпрямилась и водила пустым бокалом, словно дирижерской палочкой. Глаза ее вспыхнули.

— Знаю. Хотел. Но Люка все изменил. То есть все говорят, что ребенок заставляет на многое посмотреть по-другому, но я не думал, что будет вот так. Когда он болел, когда ты болела, я понял это с полной ясностью. Я не знал, что она у меня пробудится, эта ясность. Я понял, что должен увезти вас обоих отсюда. Нам нужно уехать в другое место, иначе, боюсь, мы так никогда и не сможем этого сделать. Надо, чтобы ты доверилась мне, Веро. Когда у нас с тобой будет много денег, — в этом году я получу бонус, и в следующем, надеюсь, тоже, и побольше этого, — давай вернемся туда, в те места, где гуляли до рождения Люки. Найдем подходящее место, будем жить каждый день с видом на море. Я построю для него домик на дереве.

Веро обиженно отвернулась.

— Я только-только начала обживаться здесь. У меня такое чувство, будто все куда-то движется, будто жизнь постоянно толкает меня на новое место. Я счастлива здесь. Послушай, Чарли, деревня, все эти мысли о том, чтобы уехать из города… Это напоминает мне о Марке. Я не могу и не хочу пережить это снова. Меня это пугает. Я чувствую себя в безопасности здесь, в городе, рядом с тобой.