Детектив и политика 1991 №6(16) - Ладислав Фукс

с очередной птичкой! А потом мазать тебе одно место, подозрительно красное после полетов!

Он хотел ее ударить, но она вовремя отскочила.

— Три года я слышала: "Это все бабочки-однодневки, а ты здесь хозяйка". Что, решил завести новую? Старичок втюрился?

— Ты…

— Старичку пора на отдых. И птичке твоей лучше ничего не знать, спокойней будет.

Раш швырнул ей одежду:

— Убирайся.

Табита не шелохнулась.

— Ну, убей меня, — улыбнулся Раш. — Задуши, отрави, распили пополам. Разве ты еще не поняла, зачем я держал тебя?

Табита медленно пошла на него. Он отступал, продолжая ее поддразнивать:

— Испепели меня взглядом, Табита. Ты сейчас похожа на страшного василиска. Видишь, я дрожу как осиновый лист!

— Ты сам напросился, — сказала она одними губами.

Через несколько минут входная дверь открылась, и из квартиры вышла Табита, одетая, как всегда, с продуманной небрежностью. Эмили вскочила. Она собиралась сказать что-то в свое оправдание, но Табита ее опередила:

— Он тебя ждет.

Эмили не успела ничего спросить — кабинка лифта уплыла вниз. Из квартиры не доносилось ни звука. Она миновала кухню, ванную, спальню, наконец взялась за перила деревянной лесенки, что вела в мастерскую. Ее охватил страх.

— Раш? — неуверенно спросила она. И еще раз, громче: — Раш?

Она одолела три ступеньки, четвертую, пятую — и вдруг увидела его. Он лежал с открытыми глазами, метрах в десяти от нее, и в первую минуту можно было подумать, что он валяет дурака: прижался к полу, как какой-нибудь гигантский ящер в ожидании добычи. Она стиснула зубы. Медленно приблизившись, она присела на корточки и закрыла ему глаза.

Ни "кадиллака", ни Макса у подъезда не было. Эмили поискала взглядом белую машину, а затем, как ей казалось, быстрым шагом пересекла улицу. На самом деле она бежала. Вскоре с ней поравнялся белый "кадиллак".

— Засвечиваться не хотелось, — пояснил Макс, когда она села рядом.

Это было все, что он сказал.

Их обеих мучили ночные кошмары. Эми, спавшая в столовой на узеньком диванчике, постанывала. Эмили металась, точно бреду, и вдруг села на кровати с перекошенным лицом. Испуганная Эльжбета пулей вылетела из спальни. Вцепившись в Эми, она стала трясти ее, приговаривая:

— Ну, чего ты? Просыпайся! Умерла ты, что ли?

Она вспомнила, как мать однажды потеряла сознание и отец бил ее по щекам, приводя в чувство. Эльжбета закатила спящей пощечину и быстро отпрянула, чтобы не получить сдачи.

— Что случилось? — спросила Эми, мгновенно проснувшись.

— Пошли, — девочка бесцеремонно потянула ее за собой.

— Куда ты меня тащишь? — Эми вяло сопротивлялась. — Сейчас что, утро?

За окном разлилась сероватая муть. Часы так и стояли на восьми, и само время, кажется, остановилось с ними вместе. Не то светало, не то смеркалось. В спальне, где шторы не поднимались, был полумрак. Эмили сидела в прежнем положении и беззвучно шевелила губами. Она была насквозь мокрая. Эми обняла ее за плечи.

— Плохой сон, да?

Эмили зябко поежилась.

— Принеси теплой воды и полотенце, — приказала Эми девочке и присела на кровать. — Мне тоже снилась всякая жуть, вспоминать не хочется.

— Кто такой Раш? — сипло спросила Эмили.

Эми вздрогнула:

— Откуда тебе известно это имя?

— У меня во сне был с ним роман. Мы летали в Америку, встречались в Голливуде с разными знаменитостями, он меня одевал, как королеву, а потом… — она помолчала, сжимая и разжимая пальцы. — Что было потом?

— Зачем тебе?

— Потому что у меня ничего уже не будет. Ни Раша, ни Америки, ни леопардового комбинезона. Вообще ничего. Так что было потом?

— Чудеса в решете.

Вернулась Эльжбета с полотенцем через плечо и железным тазом, в котором плавала губка.

— Я сама, — сказала она, отодвигая локтем старшую, и заворковала над Эмили: — Сейчас мы снимем мокрую рубашечку, вот так, умница, и всю тебя протрем теплой водичкой, вот так, вот так, а потом разотрем полотенцем, и будет у нас девочка чистенькая, свеженькая…

— Ладно, вы тут заканчивайте и приходите в столовую. А я пока кое-что разложу. — Эми собрала разбросанные повсюду свертки и вышла из спальни.

В столовой все долго шелестели бумагой, разворачивая подарки. Эмили получила флакон духов, отец — кофту грубой вязки, Эльжбета — куклу с богатым гардеробом.

— Ну и сиськи у этой Барби! — зашептала она Эмили на ухо. — С такими только бегать.

— Держи свои четки. И вот это, — Эми протянула ей "Татрах" и три комплекта трусиков.

Девочка повертела в руках голубую коробочку.

— Чего это?

— Тампоны. Будешь их вставлять, когда начнутся месячные.

— Куда вставлять? — спросила Эльжбета.

— Туда. — Эми покосилась на отца. — Ты правда не понимаешь или прикидываешься?

Девочка мгновенно распечатала коробку, достала тампон и уже хотела осуществить первую примерку, но была вовремя остановлена.

— Потом, — засмеялась Эми. — И, пожалуйста, без самодеятельности. Там есть рисунок, на нем все показано. А с трусиками я, кажется, маху дала. Как бы они не оказались тебе малы…

На этот раз остановить Эльжбету не успели, и из-под платья успел мелькнуть ее крепко сбитый крестьянский задок.

— Вот девка бесстыжая, — пробормотал старик.

Эльжбета тут же укусила:

— Вы, папаша, в этой кофте хотите спать или будете в нее огрызки прятать?

Старик покраснел и начал торопливо расстегивать пуговицы негнущимися пальцами. А девочка уже взялась за Эми:

— Что, понавезла гостинцев и довольна! Ты бы лучше бельишка подкинула, а то он все простыни в доме обделал! И принцессу свою дари кому-нибудь другому. Выпендривается тут, какая она хорошая! — Эльжбета выкидывала из коробки кукольные наряды, потом выхватила у Эмили из рук флакон духов и шваркнула его об печь.

На несколько секунд все замерли. Эми, готовая расплакаться, прижимала к груди Барби. Она переводила взгляд с Эмили на отца, ожидая, что те примут ее сторону, но Эмили отвернулась к окну, а отец воевал с пуговицами на злосчастной кофте. Она не выдержала и бросилась вон из дому.

За гаражом, который не мешало бы давно покрасить, был разбит огород. Какая-то женщина, повязав голову косынкой, старательно полола сорняки, то и дело отмахиваясь от назойливых комаров. Эми приблизилась. Забыв про слезы, она наблюдала за тем, как жилистая, в набухших венах рука снимает с тяпки налипшие корешки. Женщина разогнулась и поглядела на Эми выцветшими глазами.

— Не расстраивайся. На вот поешь, ты же любишь, — она высыпала Эми в ладонь лущеный горох.

— Мама, что вы здесь делаете?

— Видишь, как заросло. До темноты провожусь.

— Вам помочь?

— Да какая от тебя, городской, помощь! Ты, дочка, иди. Иди.

Эми пошла дальше мимо грядок. Через несколько шагов она обернулась и, убедившись, что мать в ее сторону