Ты моя пара! - Лана Морриган

– А он? – пристально смотрит в глаза дочери.

– И я признаю. Она моя. И я не тронул твою дочь и не трону, пока не придет время.

– Я возьму под опеку девочку. – Вела вступает в разговор. – Приму ее как родную. Тебе не о чем волноваться, – говорит уверенно, твердо, – Иван, – имя же произносит мягче. – Девочки уходят из семьи, и не всегда их выбор совпадает с нашим.

– Это про меня, – получаю очередную ремарку от Александра.

– Да ей только исполнилось семнадцать! – срывает глотку.

– Придется смириться, что твое потомство покинуло стаю слишком рано, но она нашла свою семью, не потратив несколько столетий, не познав мук и сомнений. Разве это не счастье?

– Тебя послушать, так я должен быть счастлив, – выплевывает Иван каждое слово.

– Я счастлива.

На лице мужчины читаются сомнения, он не смотрит ни на кого, кроме своей дочери, она выходит из-за мужской спины. Платов опускает взгляд на руки, что удерживают его ребенка за талию, угрожающе рычит, но с места не двигается.

– Она дочь альфы, а что твой племянник может предложить?

– Я планировал объявить племянника бетой завтра, но раз так сложилось, то делаю это сейчас. Достойно, не находишь?

– Все, – обреченно произносит Александр, – дальше торги и ничего интересного.

Поднимаюсь по лестнице, прикладывая неимоверные усилия, за мной идет Лиля, она помогает преодолеть ступени в дом и пересечь холл. Молчит, задерживается у двери, я не приглашаю войти.

– Лео скоро придет. Может, что-то принести? У меня есть бутылка вина.

– Я хочу остаться одна, – закрываю дверь.

Оставляю куртку у входа, скидывая перчатки и шапку сверху – нет сил дойти до гардеробной. Да и нужно ли?

Присаживаюсь на край кровати, не сводя взгляда с двери.

Жду шаги.

Испытываю нестерпимую жажду, сглатываю тугую слюну, я не успела позавтракать, выпить чаю. Умылась и побежала с Ником на улицу.

Ник…

Воспоминания проходят по лицу мелкими разрядами тока, а в глазах – темными пятнами.

Схватившись рукой за раковину, второй набираю воду и жадно глотаю.

Напившись, чувствую прилив сил, сознание чуточку проясняется.

С опаской выглядываю в окно: мужчины закончили разговор, Лео принимает протянутую руку, пожимает и разворачивается к дому.

Вскидывает голову, ловит мой взгляд.

Я не слышу шагов в коридоре, щелчок дверной ручки проходится обжигающей волной по всему телу.

– Дашь мне еще десять минут? – Лео делает шаг вглубь комнаты. Невольно отступаю, упираясь спиной в прохладу стекла. Он кривится, сжимает кулаки, медленно идет в ванную, глядя перед собой, чуть ссутулившись. Капли стекают по обнаженной спине, плечам, штанины почти до колена впитали снежную кашицу, оставляя грязные следы на покрытии.

Опускаюсь в кресло. Звуки льющейся воды успокаивают, к ним прибавляются щелчки ножниц.

Чего я жду?!

Тишина заставляет распахнуть глаза. Мужчина напротив меня сидит на углу кровати. Абсолютно чужой – незнакомец.

– Даже лицо чужое, – рассматриваю гладко выбритые подбородок и щеки. Если не отводить взгляда от темных глаз, словно ничего не изменилось. – Сколько тебе лет?

– Может, начнем с чего-то другого? – А голос родной, он не изменился. Я невольно улыбаюсь, слыша приятный тембр и прикрываю глаза.

– Нет, – качаю головой. – Сколько?

– Без одного дня четыреста.

И хочется смеяться, громко, безумно, запрокинув голову. Четыреста…

– А я еще волновалась о разнице в двадцать шесть лет.

– Я старший в семье. Арнар младше на шестьдесят четыре года, Вела – на сто шестьдесят семь лет. Наши родители живы. Возможно, они прибудут на юбилей. Мать никак не простит выбор Элеоноры – дочери Велы. Ее парой оказался вампир, – пояснил, по привычке поглаживая бороду. Рука зависает в воздухе, проходит по гладкому подбородку, а Лео кривит губы на свой же жест.

– Сколько ей лет? Элеоноре.

– Сорок восемь. Она была человеком, но после рождения младшей Эли Александр обратил свою пару.

– В вампира? – уточнила.

– В вампира.

– Что будет с девочкой? Лесей. Это нормально – забрать ребенка из семьи?

– Нет, забрать – не нормально. И никто не отдаст свое потомство. Но девочка признала в племяннике пару, она больше не принадлежит отцу и их стае, Леся одна из нас.

– Из вас. – Мысли мечутся в голове. – Оборотней?

– Нет, одна из нас, – обводит рукой. – Долина – наш дом. Оборотней и людей. Леся теперь член нашей стаи.

– А вампиры?

– Мы предпочитаем жить отдельно. Два сильных хищника не умеют сохранять мир.

– Ты здесь… главный?

– Альфа.

– Альфа. – Да, я слышала в разговоре такое обращение к Лео. – А кто я?

– Ты моя пара. Пара – смысл жизни любого волка. Мой смысл жизни. Моя семья. Часть моей души. Мы ждем столетиями, чтобы встретить того, рядом с кем становишься сильнее, рядом с кем обретаешь спокойствие, и только с парой мы можем завести потомство. Волк никогда не причинит вреда своей избраннице, не изменит, не предаст, не поднимет руку… – Его глаза горят, я ловлю всполохи неестественного свечения, что раньше принимала за игру света.

– Ты мне солгал, когда сказал, что не встречался с Германом? Так ведь? Лео? Милосердов не попадал в аварию, как мне рассказала мама? Это был ты? Да? Не молчи.

– Да, я, – расставляет шире ноги и склоняется ко мне. – Я, Женя. И ему повезло, что он остался жив, обезумел быстрее, чем я свернул ему шею. Тебе его жаль?! – А я теряюсь от тона, каким говорит Лео, от поставленного вопроса. – Неужели жаль?!

– Нет, – выкрикиваю в лицо. – Мне не жаль. И это, наверное, ужасно, – растерянно прислушиваюсь к своим чувствам: жалости среди них нет.

– Это нормально. Мы живем по другим законам, не тем, что живут люди. Мы не сохраняем убийцам жизнь, не кормим их, не лечим и не выпускаем потом на свободу. Не щадим тех, кто применяет силу к женщинам, к потомству. А за свою пару любой из нас убьет не задумываясь.

– Но ты же задумался, не убил.

– Милосердов лишился разума быстрее жизни. Наши законы жестоки по человеческим меркам, но справедливы.

– Ты меня тоже хотел обратить? – судя по выражению лица, я сказала глупость.

– Оборотнем можно только родиться.

– Тогда я не понимаю. Почему я? Тебе нужна такая же, как ты. Кто сможет прожить не одну сотню лет. Я ведь умру, сколько мне еще отведено? Двадцать, тридцать лет? Даже если пятьдесят, я буду дряхлой старушкой, а ты останешься таким, какой есть.