Советский шпионаж в Европе и США. 1920-1950 годы - Дэвид Даллин

С другой стороны, по окончании войны стало возможным ликвидировать некоторые отделы советской военной разведки, а именно те, которые ранее работали в странах, которые теперь превратились в сателлиты. Там уже не было необходимости в военной разведке, потому что не было ни военных, ни политических, ни экономических секретов от страны-покровителя. Балтийские страны, Польша и Румыния, столь важные в двадцатые и тридцатые годы, теперь оказались внутри границ советской империи. И только Югославия, где Тито в 1947 г. порвал с Москвой, продолжала служить объектом шпионажа.

Страны-сателлиты сами включились в разведывательную работу в пользу СССР. Теперь уже не было нужды заставлять советских офицеров делать грязную и опасную работу. Для этих задач можно было использовать людей из «дружественных государств». Миссии и посольства стран-сателлитов за рубежом не так привлекают внимание полиции, как советские представители. Доминирование советской разведки над спецслужбами стран-сателлитов было безоговорочным, они также тесно сотрудничали между собой, и эта работа была разделена на основе весьма простых и разумных соглашений. Польша и Чехословакия были активны в соседней Германии, а Румыния и Болгария работали на Балканах. Чехословакия работала и в Бельгии. Польша имела сеть во Франции, где базой для активности были люди польской национальности, число которых превышало 400 тысяч.

В послевоенное время определённый интерес стали представлять такие страны, как Япония, Швеция, Норвегия и Греция. Устранив Германию как балтийскую державу и разрушив все ее сооружения на побережье, Москва видела в Швеции единственное препятствие своему господству на этом море. После войны шпионаж в Швеции существенно увеличился.[267] На афинском судебном процессе в феврале 1952 года были вскрыты шпионские группы, оснащенные радиостанциями, имеющие в своем распоряжении курьеров и сумевшие проникнуть в греческие военные секреты.

В первые годы после войны ситуация во Франции была более благоприятной для советской разведки, чем когда-либо раньше. Как и повсюду на Западе, здесь дипломатические связи и другие отношения с Советским Союзом переросли рамки необходимой целесообразности, и то, что начиналось на основе холодного расчёта, превратилось в сердечную привязанность.

Во Франции были открыты все двери для представителей дипломатических, военных и разведывательных служб. Когда такие коммунистические лидеры, как Шарль Тийон и Франсуа Бийу, стояли во главе военных министерств, а Поль Марсель и Огюст Лекьер контролировали промышленное производство, едва ли были нужны подпольные средства вроде тайных агентов, раций и фальшивых паспортов. Наконец осенью 1945 года сам Морис Торез стал вице-премьером. Ни один из этих людей или их помощников не смог бы отказать требованиям советских представителей. Все они были готовы снабжать Москву информацией, включая конфиденциальные, секретные и особо секретные сведения, касающиеся США, Великобритании и самой Франции.

Франция никогда не входила в советский блок, но с августа 1944-го по май 1947-го была настоящим земным раем для советской разведки.

В дополнение к этим кругам официальных коммунистов было множество сочувствующих, которые оказывали советской разведке более важные услуги, чем эфемерные министерства Четвертой республики. Целые толпы бывших правых, социалистов, людей, сотрудничавших с нацистами, хлынули в широко открытые двери правительственных структур, чтобы замолить свои старые грехи ревностной службой Москве. Некоторые из них открыто вступили в коммунистическую партию, другие сделали это тайно, а третьи остались в стороне, играя роль «объективных наблюдателей», но постоянно находясь на стороне Советского Союза. Их связи с советским посольством были тесными и органичными, а служба — многосторонней и полезной. В эту категорию входили люди с известными именами.

Фредерик Жолио, внук второго повара Наполеона III и сын виртуоза игры на охотничьем роге, был учителем физики до того, как женился на Ирен Кюри, дочери Марии и Пьера Кюри. Он стал известным ученым в области атомной физики и руководителем крупной атомной лаборатории. Он не был коммунистом до войны и даже протестовал против договора Сталина с Гитлером в 1939 году. Когда германские армии оккупировали Париж, Жолио-Кюри провел конференцию по физике, в которой принимали участие нацистские офицеры. В интервью репортеру пронацистской газеты «Нуво тамп» он высказал позицию французских коллаборационистов: «Мы, французские учёные, страстно преданные своей стране, должны иметь смелость, чтобы извлечь урок из нашего поражения».[268] Он выражал удовлетворение по поводу того, что нацистские власти позволили Ирен Жоли-Кюри на год выехать из Франции в Швейцарию для поправки здоровья.[269]

После освобождения страны Жолио-Кюри, ставший коммунистом, быстро рос в политическом смысле и возглавил многие организации, основанные на советские деньги, управляемые советскими агентами и полностью поддерживающие советскую политику. Как глава французской комиссии по атомной энергии, он ратовал, в полном согласии с желаниями Москвы, за «раскрытие атомных секретов». Однако он не стал ожидать решения французского правительства по этому вопросу и немедленно начал шпионаж в пользу Москвы. Кроме Жолио-Кюри, много других, менее известных ученых работали во французском атомном агентстве. Шефом персонала этого агентства был Жан-Пьер Вижье («Бро»), который входил в швейцарский аппарат и был мужем Тамары Гаспари и зятем Рахели Дюбендорфер.

Жолио-Кюри оставался на этом посту еще долгое время даже после того, как коммунисты вынуждены были покинуть правительство, его не смещали до августа 1950 года. Если когда-то масштабы атомного шпионажа в пользу Москвы будут раскрыты, то будет хорошо видно, что услуги таких открытых «друзей Советского Союза», как Фредерик Жолио-Кюри, столь же важны, как тайные сообщения Клауса Фукса, Алана Нуна Мэя, Гарри Голда или Юлиуса Розенберга.

Среди официальных лиц, занимающих высокое положение, был известный социалист, бывший секретарь Леона Блюма, Андре Блюмель, который занимал важный пост при министре внутренних дел Адриене Тиксье. Но до 1948 года, когда он занял сторону коммунистов на процессе Кравченко, он не раскрывал свою истинную политическую позицию.[270]