На крыльях моей боли - Оксана Александровна Ильина

спокойно. – А, отвернувшись от женщины, которая тебя вырастила, ты тоже не поступаешь несправедливо? 

– Что это значит? – он застыл, нервно прикусив губы. 

– А то и значит. Что тебе сделала тетя? Почему ты с ней не общаешься? 

– Что тебе наплел Глеб? – прорычал Егор, побледнев. 

– Почему сразу наплел? – напряглась Даша, поздно спохватившись, что, не хотя этого, подставила Глеба. – Просто немного рассказал о вашем детстве… 

– О детстве, говоришь? – переспросил тот, растягивая слова. – А откуда ты тогда взяла про тетю? 

– Глеб вскользь упомянул. 

– Что еще он упоминал? 

– Что ты был трудным ребенком, – призналась девушка. Ей вдруг захотелось узнать, что скажет Егор по этому поводу. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– М-м-м, что еще? 

– Что ты никого не слушал, не уважал, не признавал… 

– Даже так! Интересно, – ухмыльнулся он, внимательно глядя на нее. 

– Мне тоже очень интересно, почему ты на них озлобился? – спросила Даша в лоб и, не получив ответа, продолжила: – Неужели твое сердце с самого детства было каменным? Они же не виноваты в том, что твоя мама умерла. 

– Продолжай, – мотнул он одобряюще головой. – Я слушаю. 

– Мне просто интересно, что ты за человек такой? Ты ребенком-то был хоть когда-нибудь? Тебя тетя взяла в семью, так нет бы быть благодарным и радоваться, ты же все делал назло. В итоге довел до того, что тебя отправили в интернат. 

– Аа, я довел? М-м-м, ну, пусть так. 

– А как? Расскажи, если было иначе, – потребовала Даша с какой-то нелепой надеждой. 

– Нет, все так, – усмехнулся печально Егор. – В этой истории я – плохой герой. 

– Что за ирония? – возмутилась девушка, подумав о том, неужели отец ее дочери настолько безнадежен? 

– Я не из тех людей, которые обсуждают свою жизнь. 

– А я не из тех, кто рожает от кого попало! Как я могу доверить ребенка такому монстру, как ты? И ты ведь даже этого не отрицаешь! 

– Что я должен отрицать? – Егор испытывающе посмотрел на нее. 

– Хотя бы то, что ты не ненавидишь свою тетю. 

– Не ненавижу! Довольна? 

– Тогда почему? 

– Что? 

– Почему ты делал все для того, чтобы от тебя отказались? Почему не ладил с братьями? Почему доводил их отца? – при упоминании последнего его лицо изменилось, стало суровым, а глава потемнели. 

– Мне нечего больше сказать! Все, я устал и хочу спать, – он отвернулся и подошел к окну. 

– Как всегда, избегаешь разговора? – Даша последовала его примеру и застыла у него за спиной. – Я не уйду, пока ты не ответишь? 

– Что ты хочешь услышать, скажи? – мужчина резко развернулся к ней. – Я повторю. 

– Правду! 

– Этой правды нет! 

– Значит, ты специально всех доводил? Из-за тебя отец Глеба ушел из семьи,  потому что просто больше не мог выносить твоих выходок? – она задевала намеренно, надеясь на то, что он взорвется и сгоряча выдаст все. – Может, и того мальчика ты столкнул с крыши? 

После этих слов он отшатнулся. На его лицо будто наползла тень. Кожа почернела, а глаза налились кровью. 

– Да, все сделал я. Во всех бедах всегда виноват только Егор! Кто же еще? – поморщился он, словно от удара. – Пятилетний ребенок одним своим видом бесил взрослого мужика настолько, что тот не упускал возможности его отлупить. Как думаешь, что плохого я мог сделать дядьке в пять лет? За что он ежедневно издевался надо мной, обращался как со скотиной, обзывал выродком, тварью, паразитом, иждивенцем, ничтожеством? Стоило мне слово сказать – сразу виноват, молчал – виноват вдвойне. И твой дорогой Глеб видел все и ни разу за меня не заступился. А потом мне просто стало плевать на все. Я абстрагировался. Но мое полное равнодушие еще больше бесило всех. Я жил лишь мыслью, что однажды выберусь из этого ада. 

– А тетя, – дрожащим голосом выдавила Даша. 

– А что тетя? Когда она замечала у меня синяки, этот ублюдок говорил, что я подрался с братьями, а те всегда подтверждали. 

– Почему ты не рассказал ей? 

– Зачем? Что бы это изменило? В итоге я бы и остался виноват, – Егор сел на кровать и взялся руками за голову. – Я был ребенком, сиротой, и мне было страшно, пусть я об этом никогда и никому не говорил. Но я боялся, что, расскажи я тете, станет еще хуже. Ненавижу эти воспоминания! Ненавижу! 

– Мне жаль, что у тебя было такое тяжелое детство… 

– Ты не поняла? – он поднял голову и посмотрел на нее мутным взором. – У меня не было детства. А повзрослел я еще до того, как умерла мама. Сколько себя помню, она болела, и я это понимал. Настолько, что уже смирился. Ее смерть не стала для меня потрясением. Она долго готовила меня к этому дню, постоянно говорила, что когда ее не станет, я должен оставаться сильным. И я был сильным… Не плакал. Родственники решили, что мне все равно. А я до смерти был напуган предстоящей неизвестностью.

– Глеб рассказал все иначе… 

– Так, как ему выгодно, – договорил за нее Егор. – Не мог же он сказать, что его отец был извергом. 

– А твой друг в интернате? Что тогда случилось? 

– Ничего, не хочу об этом говорить… 

– Но я хочу знать! – перебила Даша решительно. – Я должна знать!

– Его звали Кирилл, – отозвался он после напряженного молчания не своим голосом, безжизненным, надломленным. – Он на тот момент был для меня ближе всех на свете. Мы стали с ним братьями по несчастью. Три года не разлей вода, друг за друга стояли горой. В тот день он украл телефон у воспитательницы, так как хотел позвонить маме, чтобы поздравить ее с днем рождения. Но в корпусе не ловила связь, и мы полезли на крышу. Он ходил из стороны в сторону, размахивая мобилой, пытаясь поймать сеть, – воспоминания давались ему тяжело, Егор будто находился в прострации. – Я постоянно был рядом, следовал за ним по пятам… Потом хлопок… Оборачиваюсь, а Кир скользит на спине по скату крыши к краю. Я растерялся, замешкался на мгновение и, когда бросился к нему на помощь, он