Сергей Бондарчук. Его война и мир - Ольга Палатникова

Болеющий за Отечество, крупный художник Сергей Фёдорович Бондарчук уже в то время острее многих из нас, его современников, чувствовал пророчество Чехова, вложенное в текст Астрова: «Лесов всё меньше и меньше, реки сохнут, дичь перевелась, климат испорчен, и с каждым днём земля становится всё беднее и безобразнее». Боже мой! Это же про наши дни! Ведь про сегодняшнюю экологию без содрогания думать невозможно! Чехов бил тревогу сто с лишним лет назад! И Бондарчук в 1970 году, когда о надругательстве над природой раздавались одинокие голоса писателей и публицистов, через актёрскую профессию, через исполнение монолога Астрова о лесах подал в её защиту свой голос. По-моему, он воспринял боль Чехова как предвидение грядущей трагедии и с огромной внутренней силой выразил эту боль в монологе Астрова. И сколько же было ярости, беспокойства в его глазах!

Наверное, о его глазах можно написать отдельную статью. Потому что такие выразительные глаза, как у Сергея Фёдоровича, в актёрском мире не так уж часто можно встретить. «Глаза – зеркало души», глаза, которые передают всю гамму настроений, чувств, мыслей – этим отличается актёрское искусство Бондарчука.

В 2010 году к 150-летию А. П. Чехова фильм «Дядя Ваня» показывали по разным каналам телевидения. Конечно, я пересматривала фильм, и, конечно же, возвращалась памятью к тем всего-то семи дням моего творческого единения с этим большим, непревзойденным мастером. Вот на экране уездный доктор Михаил Львович Астров. Магнетический, страдающий, прекрасный. Вот сейчас он произнесёт крылатую чеховскую фразу. И думается мне, что именно о таком, как он, Сергей Фёдорович Бондарчук – талантливый русский интеллигент-труженик – и мечтал Антон Павлович Чехов, когда написал свои бессмертные, знакомые со школьных лет каждому моему соотечественнику строки: «В человеке всё должно быть прекрасно: и лицо, и одежда, и душа, и мысли».

40 ролей в кино, среди них – в фильмах: «Они сражались за Родину», «Дни Турбиных», «Конец императора тайги», «Эскадрон гусар летучих», «Бармен из „Золотого якоря“», «Василий и Василиса», «Правда лейтенанта Климова», «Непобедимый», «Мать», «Очарованный странник», «Графиня Шереметева». Режиссёр фильмов: «Зверобой», «Мужская компания».

Мои взаимоотношения с Сергеем Фёдоровичем начались задорно – с его звонка моему отцу и подробности про меня, что сегодня к нему приходил молодой нахал. Почему он назвал меня нахалом? Потому что я, ещё десятиклассник, явился во ВГИК поступать к нему на курс. Прежде чем выслушать с приготовленным отрывком, он посадил меня напротив: «Почему ты захотел стать актёром?» На что я ответил, что вообще-то хочу быть режиссёром, но прежде мне нужно отслужить в армии, понять глубокий смысл жизни, мир людей – наговорил всякого подобного в юношески завиральном тоне. А актёром я хочу стать, чтобы лучше понять профессию режиссёра. Вот как вы, Сергей Фёдорович – из актёров стали режиссёром. Так я первый раз с ним поговорил, после чего в нашем доме раздался тот телефонный звонок.

Но я действительно тогда так думал, родители убеждали: актёр – не профессия, это лотерея: достанется роль, не достанется – неизвестно. На их глазах актёрская невостребованность оборачивалась и драмой, и трагедией. А режиссёр – профессия стабильная, во всяком случае, так было в то время. Так что, главной моей целью была кинорежиссура.

Но в 16 лет рано нацеливаться на режиссуру – надо стучаться на актёрский факультет. Приди я, как положено, после школы – поступал бы на курс к Бабочкину. Но у мамы, в её вгиковские годы, был отрицательный опыт общения с Борисом Андреевичем. Потому я и пришёл поступать ещё старшеклассником – лишь бы попасть к Бондарчуку. Это допускалось – тогда во ВГИКе существовала практика вольных слушателей. До меня так же одновременно и в десятом классе, и на первом курсе учились две замечательные Наташи – Белохвостикова и Бондарчук. Вдобавок мне повезло: в мастерскую Бондарчука и Скобцевой объявили добор юношей. И я пошёл показываться, особо не надеясь. Сергей Фёдорович мог сказать: «Лучше в эту профессию не суйся». Но он так не сказал. Они с отцом потом беседовали обо мне, о чём конкретно – как ни крутился – не расслышал. Ну, раз я всё-таки оказался в бондарчуковской мастерской, значит, они решили мою судьбу положительно.

Учение у Бондарчука было не только школой актёрского мастерства, но и общением с крупной личностью. Я вообще считаю, что трагедия современного кинообразования – это отсутствие среди педагогов выдающихся личностей. Не хочу никого обидеть, но всё равно приходится сравнивать. Бондарчуку и моему отцу здорово повезло, потому что в годы их студенчества в институте преподавали Эйзенштейн, Пудовкин, Довженко, Ромм, Козинцев, Герасимов. Перед такими личностями как не преклоняться? И нам невозможно было не преклоняться (какая всё-таки удача!) пред Сергеем Фёдоровичем. Рассказывал ли он о людях, с кем повстречался в поездках, о каком-то случае на съёмочной площадке, приводил ли примеры из истории мировой культуры, мы внимали ему с открытыми ртами: ах! вот это сказал сам Бондарчук. Всё, что он говорил, воспринималось как истина, и последующая жизнь подтвердила, что это действительно была истина.

Всё-таки ВГИК – удивительный институт. Педагоги снимают кино, снимаются в нём, а студенты порой варятся в собственном соку. Наш Мастер тоже был по горло занят своим кино. Поэтому, придя на занятия, с места в карьер приступал к просмотру наших этюдов, потом устраивал их разбор. Но изредка случалось самое наше любимое – его актёрские показы. Это были гениальные показы. Однажды ребята играли комедийный этюд на тему сватовства, изображали толкущихся в прихожей женихов. Появляется новый жених, и об этом вновь прибывшем один другому говорит: «Гляди-ка, с каким носом вышел». Сергей Фёдорович прерывает действо и к этому новому: «Ты же с носом вышел!» Студент выходит раз, другой, пробует так-сяк, маячит туда-сюда, Бондарчук не выдержал: стремительным шагом – в нашу кулису, и вдруг через всю сцену прошёл… Нос. Как это он сделал?! Мы не видели ни рук, ни ног, ни туловища – перед нами прошествовал один нос.

Очень много времени он посвятил нам на последнем курсе. Мы занялись дипломным спектаклем «Вишнёвый сад», и пошла работа полночь-заполночь. Это была и школа, но уже и настоящее творчество. Три года мы играли отрывки из «Вишнёвого сада», потому текст ролей знали. Собрались в мастерской, готовимся к репетиции, вдруг Бондарчук: «Усаживайтесь в круг и читайте всё, что написано у Чехова». Мы стали читать пьесу полностью, с ремарками – кто сколько раз чихнул, кашлянул, всхлипнул, топнул, засмеялся. Поначалу было необычно и трудновато – ничего не играть, а внятно читать чеховский текст. А потом мы невольно расхохотались – пьеса оказалась невероятно смешной. Мы её и играли, как трагическую историю со смешными персонажами. И мы поняли, почему Сергей Фёдорович начал подготовку к диплому с такого непривычного чтения пьесы. Он учил нас понимать драматургию во всём её объеме и глубине. Мне кажется, мы усвоили эти уроки мастерства достаточно хорошо, потому что, когда основой кинематографа стала другая драматургия, в которой «объем и глубину» днём с огнём не сыщешь, многие из учеников Бондарчука потерялись – воспитанные на Пушкине, Толстом, Чехове, они не смогли адаптировать плоские персонажи чепуховых, слюнтявых сценариев для себя.