Тринадцать подвигов Шишкина - Олег Петров

И кстати, о фельдшерице. Тут не «Джорджы Сандом» надо. Тут надо постараться… Шишкин-младший задумчиво потёр темечко. А почему бы вновь не обратиться к классике? К бессмертному тёзке! Как у него там, кажется, в главе четвёртой? Этот пример невиданного благородства главного героя? Нет, не его речь, обращённая к Татьяне, а авторская увертюра к ней, выдаваемая любвеобильным классиком за размышления господина Онегина?

«Во-от! – по-мефистофельски усмехнулся Шишкин-младший. – Универсальная формула! Ни хрена с ней время не делает! Надо выдержать паузу. Паузу! Во время которой: а) подумаем, в какую сеть заманить птичку; б) сплетём оную сеть; в) накинем эту сеть на птичку… А в идеале – чтобы бедная птичка сама в ней запуталась. И тогда он прилетит несчастной на помощь, как тот комарик, у которого фонарик и который так красиво освободил Муху-Цокотуху… Правда, если в роли сказочного Паучка-старичка выступает Егор-глыба, номер с Комариком-освободителем не прокатит…»

Суббота, как назло, выдалась мокрой до противности. По небу низко ползли серые тучи. И воздух был до такой степени насыщен влагой, что иногда казалось: уже заморосил мерзопакостный сентябрьский дождик, которому что плащ, что зонт – нет помех, всё равно пропитает до нитки.

Необозримое картофельное поле тоже пропиталось влагой до чавкающего омерзения. Постаралась и пара нещадно трещащих шустрых «Беларусей», таскающих прицепные картофелекопалки по серому суглинку. Наворотили рыхлости, в которую ступишь, а она – чвяк, чвяк!..

«…Звенит высокая тоска, необъяснимая словами…» Александр стоял на краю поля и гнал от себя прицепившуюся с раннего утра песню. Ещё совсем недавние студенческие картофельные «десанты» – на целый месяц! – не вызывали такой скорби, как нынешняя суббота. Или не с той ноги сегодня встал, или погода действует? Или…

«Господи, да всё гениальное просто! – вот тут-то вдруг и осенило. – Чего он дурацким самокопанием-то занимается?! Статус сменился, статус! Одно дело простым беззаботным студентом по полю шастать, а другое дело – учитель, классный руководитель. От-вет-ст-вен-ность! В грязь лицом ударить нельзя!..» – «Ну почему же, – съехидничал внутренний голос. – Под ноги смотреть не будешь – запнёшься и приложишься мордой лица вполне смачно!»

Александр засмеялся и зарылся в сбор картошки с былым студенческим «энтузиазизьмом», благородно переходя от одной пары сборщиков к другой. Кули росли на поле с поражающей городское воображение скоростью. Сельская ребятня наверняка умыла бы самый дружный и трудолюбивый студотряд, если таковые бывают…

– Серёга! Серёга! – заорал над ухом Ванюха Богодухов. – Серёга! Да ты чё, уснул там, чёрт чумазый?! – Он подбежал к застывшему посредь поля «газону»-самосвалу, зло дёрнул водительскую дверцу. Но в кабине никого не оказалось. Куда, когда делся дядька – младший брат матери, Ванюха понять не мог. Вот вроде только что тут был и – как черти смели!

– Серёга! Серёга! – орал Ванюха и крутил во все стороны головой. Его можно было понять. Пустые мешки закончились, а по чавкающей грязи стаскать добросовестно наполненные кули к машине, стоящей позади уже метрах в восьмидесяти до ближайшего из кулей, – издевательство полнейшее. Самые крепкие девятиклассники не Гераклы всё-таки. Работа замерла.

«А! Была не была!» – подумал Александр и решительно шагнул к машине. Отодвинул орущего Ваньку и забрался в кабину. Ключ зажигания, как и предполагал, торчал в замке. Богодухов-младший замолчал и уставился на учителя. Господи, да всё поле на него уставилось!

«Ты… это… сцепление плавно выжимай, – озабоченно подсказал внутренний голос, когда заработал двигатель. – Это тебе не «Волга». Плюс полкузова картошки и грязи по колено…»

«Только бы не заглохла, только бы…» И Александр воткнул первую передачу. Мотор взвыл, машина задрожала-задрожала, и – пошла, родимая, пошла! Шишкин протащил грузовик вперёд с запасом, выключил двигатель и выбрался из кабины с таким видом, будто занимался грузоперевозками всю жизнь.

От кустов, застёгивая на бегу штаны, бежал перепуганный Серёга Богодухов. «До ветру хлопцу сходить некогда», – снисходительно мелькнуло в учительской голове.

Как подытожили бы сегодня – рейтинг нашего героя побил в тот день все рекорды. А уж как воодушевил самого героя – отдельная песня!

…В воскресенье поднялся жизнерадостным до такой степени, что даже по-прежнему висящая в воздухе дождевая взвесь не вызывала уныния. Как и вчерашний вечерний родительский звонок: мол, чего же всё-таки не приехал? Вопросы задавала маман. Повествование Шишкина-младшего о напряжённом труде по сбору корнеплодов было воспринято в качестве зловредной отговорки, которая характеризует Александра как несамостоятельного ловеласа, для которого родители ничего не значат. Сын терпеливо выслушал информацию о своём окончательном грехопадении, возражать не стал. А наутро уже и половины обличительной речи маман Шишкиной вспомнить не мог. Да и не стремился.

Наоборот, преисполнился с утра не только настроем на продолжение трудового десанта, объявленного по причине недоубранности колхозных картофельных просторов, но и ёрничеством, – как-то легко переиначилось михалковское:

По графоманской привычке Шишкин-младший тут же уселся зафиксировать «шедевр» на бумаге – коллег и ребятню на поле посмешить. И тут же остановился. Во-первых, не катила строчка «Кто надо, сосчитал». Мешки ещё только выстроятся, а он уже в прошедшем времени – «сосчитал». Во-вторых, эта ирония в адрес вождя мирового пролетариата. Кощунство! Как и в-третьих… Кого и чего переиначивать взялся? Когда бы автора какого-то «Дяди Стёпы»… Гимна всего Союза нерушимого республик советских! А какого произведения – высокого революционного звучания! Да это ж антисоветчина махровая! «Трудиться в кабалу»! Безграмотная диссидентщина, ушат помоев, которому, если где-то и обрадуются, так только на мельнице мировой буржуазии. Э-э-эх, комсомолец Шишкин! И Александр по-гоголевски сунул недописанный листок в печку – на вечернюю растопку…

Дождь так дисперсионно и провисел над полем весь день. Но работу школьные бригады завершили вечером уже под моросящим. В общем, два полных рабочих дня получилось. С поля к родным пенатам все возвращались притихшими, без смеха, шуточек и песен. Каким разбитым корытом ощущал себя Шишкин – отдельная скорбь. Мужская гвардия учителей и плечистых старшеклассников, понятно, не клубни из взрытых рядков выбирала, этим девчонки занимались. Сильная половина увесистые кули таскала к машине, высыпала в кузов. Славно помесили грязь.