Жорж Санд, ее жизнь и произведения. Том 2 - Варвара Дмитриевна Комарова

пути во Францию, «молодой корсиканец», – который также символизирует собой для отца Алексея провиденциального носителя идеи воли и силы, необходимого для хода истории. И заметим, что тот самый автор, который в заключительной главе возвел республиканских мародеров и убийц в сан исполнителей велений Провидения несколькими мастерскими штрихами, нигде не назвав его, набрасывает внешний и внутренний облик великого императора, и, верно, невольно увлекшись незабываемыми впечатлениями и симпатиями своих юных лет, сделал этот портрет чрезвычайно привлекательным.

Отметим также, что в первоначальной версии романа, напечатанной в Revue des deux Mondes, Анжель находил не три, а одну рукопись – «Рукопись Спиридиона», так и озаглавленную в тексте крупными буквами, и по содержанию своему, цельности и увлекательному пафосу производящую несравненно более сильное впечатление, чем несколько холодноватые, отзывающиеся сильными заимствованиями из Леру и Лессинга, страницы той позднейшей версии романа, которая печатается во всех отдельных изданиях романа, начиная с 1842 года. Этот отрывок так замечателен, что мы позволяем себе привести его целиком:

«Тогда у меня закружилась голова, и я чуть не лишился сознания, но воля еще раз победила, ибо Алексей уже развертывал решительно и поспешно рукопись, и вот он прочел эти немногочисленные страницы:

«РУКОПИСЬ СПИРИДИОНА».

«Как много я плакал, как много молился, как много трудился, как много страдал, прежде чем понял причину и цель моего пребывания на этой земле. После скольких колебаний, угрызений и сомнений я понял, что я мученик. Но на что служат мои мучения, говорил я себе, и какое преступление совершил я до своего рождения, для того, чтобы быть осужденным на труд и стенания с часа, когда я узрел свет, и до того часа, когда я вернусь во мрак могилы?

Наконец, неотступно умоляя Бога и вопрошая историю человечества, я был осенен лучом истины, и тени прошлого рассеялись перед моими глазами. Я приподнял край завесы и увидел достаточно для того, чтобы понять, что жизнь моя, как и жизнь человеческого рода, представляла собою ряд необходимых заблуждений или, лучше сказать, неполных истин, приводящих более или менее медленно, более или менее прямо, к лучезарной истине, к идеальному совершенству.

Но когда взойдут они над лицом земли, когда родятся они из лона Божества, те поколения, которые поклонятся величественному лику истины и провозгласят царство идеала на земле?

Я хорошо вижу, как идет человечество, но не вижу ни колыбели его, ни конечного торжества. Мне кажется, что люди – переходная порода между животными и ангелами, но я не знаю, сколько веков ему понадобилось на то, чтобы из зверя сделаться человеком, и я не могу знать, сколько еще ему понадобится веков, чтобы из человеческого состояния перейти в ангельское. И все-таки я надеюсь!

И вся та сила и покой, какие я чувствую в себе при приближении смерти, доказывают мне, что великие судьбы ожидают человечество. Все для меня кончено в этой жизни. Я много хлопотал, а так мало подвинулся вперед. Я безустанно работал, а почти ничего не сделал. И все-таки я умираю удовлетворенным, после громадных трудов, потому что убежден, что сделал все, что мог, и что то малое, что я сделал, не будет потеряно.

Что же я сделал? Ты спросишь меня об этом, о, ты, человек будущего, ты, кто будешь искать истину в свидетельствах прошедшего. Ты, который не будешь уже католиком, ты, кто не будешь уже христианином, ты будешь требовать у покоящегося во прахе монаха отчета в его жизни и смерти. Ты захочешь узнать, на что послужили его обеты, его лишения, его уединение, его труды, его молитвы? Ты, который обращаешься ко мне, чтобы я тебе указал путь, дабы ты мог идти скорее к той цели, до какой я не мог достигнуть, – остановись на минуту еще и обернись окончательно на прошлое человечества.

Ты увидишь, что ему всегда приходилось выбирать из двух зол меньшее, и что всегда человечество совершало крупные ошибки, дабы избежать еще больших. Ты увидишь, что древний мир был поочередно во власти то оргического начала, которое стремится к необходимому и предопределенному размножению рода человеческого путем безумного разврата, то начала ессейского, которое, из желания вернуть людей на путь мудрости и целомудрия, проповедует закон безбрачия, противного закону природы и целям Провидения. С одной стороны – языческая мифология, унижающая дух, слишком обожествляя материю. С другой – суровое христианство, слишком унижающее материю, желая возвеличить поклонение духу.

В более близкие времена ты видишь, что вера Христова становится церковью и восстает, как благая и демократическая сила, против тирании владык. Взгляни еще ближе к нам, и ты увидишь, что эта сила дошла до своей цели и даже перешла ее. Ты видишь, что после того, как она покорила и связала владык, она соединилась с ними, чтобы угнетать народы и разделить с ними земную власть.

Затем ты видишь, как ереси поднимают знамя восстания и провозглашают смелый и законный принцип свободы совести. Но ты видишь так же, как этот принцип свободы толкования вероучения приводит к анархии в верованиях, или, что еще хуже, к роковому охлаждению, отвращению от всякой веры.

И если твоя душа, колеблемая столькими переменами, которые приходится переносить человечеству, захотела бы пробить себе путь среди стольких подводных камней, между которыми боязливая и трепетная истина, как утлый челн, борется с волнами, ты был бы в великом затруднении сделать выбор между новыми мудрецами, которые, проповедуя терпимость, уничтожают религиозное и социальное единство, – и последними христианами, которые, чтобы сохранить общество, т. е. религию и философию, принуждены противиться началу терпимости.

В те времена, когда ты будешь жить, о человек будущего, к которому я обращаюсь зараз и со своим оправданием, и с наставлением, несомненно, знание истины сделает шаг вперед. Подумай же о том, сколько выстрадали твои отцы, пригнетенные тяжестью своего невежества и своих сомнений, когда они шли через пустыню, к границе которой они с таким трудом довели тебя. И если горделивое сознание твоего молодого знания заставит тебя с улыбкой сожаления оглянуться на ту жалкую борьбу, на которую мы потратили нашу жизнь, остановись и содрогнись при мысли о том, чего ты еще не знаешь, и о том, как тебя и твое время будут судить твои потомки. Знай это и научись уважать тех, кто искренне отыскивал свой путь, блуждая по глухим тропинкам, кто страдал от бурь, кого испытывала рука Всемогущего. Знай это хорошенько и преклонись, ибо все они, даже наиболее заблуждавшиеся, – святые и мученики. Без их побед и поражений ты был