Пламя страсти - Сьюзен Джонсон

— Эти лошади — в знак нашей с тобой старой дружбы.

— Я знаю. — Отважный Томагавк пожал плечами. — Но попытайся сам сказать ей об этом.

Пока мужчины переговаривались, Голубой Цветок, не скрывая своего любопытства, рассматривала жену вождя. Венеция вежливо улыбнулась гостье: теперь она была уверена в любви Хэзарда и больше не считала каждую женщину своей соперницей.

— Говорят, она даже не готовит для него, — сказала Голубой Цветок своей матери, не понижая голоса.

Мать тут же бросила на нее предупреждающий взгляд, но девушка не хотела сказать ничего плохого, она просто констатировала факт, который ее несказанно удивлял. Голубой Цветок была бы счастлива готовить для Черного Кугуара, если бы он только согласился взять ее второй женой. А бледнолицая жена может лениться, сколько ей будет угодно. В ту ночь, когда Черный Кугуар поцеловал ее, с неба упали звезды, и Голубой Цветок увидела в этом счастливое предзнаменование для их совместного будущего.

— Кто же позаботится о нем, когда они вернутся на рудник, если она не умеет готовить и шить? — тихо спросила девушка у матери и бросила на Хэзарда полный ласковой тревоги взгляд.

Прежде чем ее мать успела ответить, раздался громкий голос Хэзарда:

— Я сам могу о себе побеспокоиться, Голубой Цветок. — Он улыбнулся. — Но все равно спасибо за заботу.

Голубой Цветок покраснела от смущения. Казалось, Хэзард не видел всей прелести этого бутона, который вот-вот превратится в пышный цветок, не замечал кротких карих глаз, смотревших на него с обожанием. Зато Венеция заметила все. Девушке все-таки удалось пробудить в ней ревность.

Хэзард дипломатично перевел разговор на другие, менее щекотливые темы, и спустя некоторое время семья Отважного Томогавка ушла. Но когда их вигвам покинул последний из гостей, Венеция не выдержала.

— Ты видел эти глаза? Она же тебя обожает!

— Обожание меня не интересует, биа-кара, — Хэзард не стал делать вид, что не понимает, о чем идет речь. — Надеюсь, что сегодня к нам больше никто не придет. — Он глубоко вздохнул. — Нам никак не удается остаться наедине. А знаешь, принцесса, твой индейский просто очарователен. Спасибо, что ты учишь мой язык. — Его улыбка лучилась теплом.

— Не нуждаюсь я в твоих комплиментах! И почему это ты говоришь, что тебя не интересует обожание? Разве я не обожаю тебя? — обиделась Венеция.

Хэзард рассмеялся.

— Разумеется, ты меня не обожаешь, крошка. Это я тебя обожаю. А мужчина и воин должен вызывать совсем другие чувства.

— Но разве ты не видел этих щенячьих глаз? Ты бы мог утонуть в них. Она же тебя боготворит!

— Я предпочитаю утонуть в твоих глазах, красавица, даже если в них бушует шторм. Расслабься, больше мы ее не увидим. Нам пора возвращаться домой, на шахту.

Разумеется, Венеция понимала, что летней идиллии когда-нибудь наступит конец. Но когда она услышала слова Хэзарда, ее охватило ощущение надвигающегося несчастья. Какое-то ужасное предчувстие, которое невозможно было бы объяснить словами, сжало ей сердце. Венеция знала, что Хэзард не может надолго оставить шахту, но ее душа противилась отъезду.

— А мы не могли бы побыть здесь еще немного?

— Мы и так провели здесь больше времени, чем я планировал.

Хэзард сознавал, что тоже поддался своим эмоциям. Им следовало уехать еще неделю назад. Но последние дни были наполнены таким райским блаженством, что он просто не смог заставить себя покинуть летнее убежище.

— Когда ехать? — спокойно спросила Венеция. Она вспомнила, что пообещала себе рассказать Хэзарду о ребенке перед самым отъездом.

— Послезавтра.

Значит, у нее есть еще день в запасе.

Это была их последняя ночь в лагере. Полночь уже давно миновала, и Хэзард мирно спал, а Венеция не могла сомкнуть глаз. Она так ничего и не сказала Хэзарду — у нее просто не хватило мужества.

Их жизнь оказалась слишком непростой. И конфликт с могущественной корпорацией, и его долг перед своим кланом, и разница в их культуре — все было против них. У Венеции порой появлялось ощущение, что они стоят на крошечном островке, берега которого постепенно, но неуклонно подмывает вода. Однажды у них под ногами не останется больше земли, и что они тогда станут делать?

Венеция глубоко вздохнула. «Сейчас — или никогда», — сказала она себе и дотронулась до руки Хэзарда. Он немедленно проснулся и первым движением схватился за нож, но сразу же убрал его в ножны, как только увидел, что они одни.

— Что-нибудь случилось? Тебе приснился плохой сон, биа? — При свете луны Хэзард увидел ее нахмуренные брови, стиснутые руки, побелевшие костяшки пальцев.

— Нет, никаких плохих снов, — негромко ответила Венеция.

Хэзард сел и внимательно посмотрел на нее, словно пытаясь прочесть ее мысли.

— Что бы ни тревожило тебя, биа, расскажи мне. Я обо всем позабочусь. — Хэзард говорил серьезно: ради этой женщины он был готов сдвинуть горы. — Это все из-за нашего возвращения?

Венеция покачала головой.

Он поднял руку и коснулся пальцами нежной щеки.

— Ты боишься?

— Не того, о чем ты думаешь, — прошептала Венеция.

— Тогда чего же ты боишься, принцесса? — мягко спросил Хэзард.

Все последние дни Венеция пыталась придумать, как лучше сказать ему, но так ни до чего и не додумалась, а сейчас было уже поздно размышлять.

— Я беременна! — выпалила она. Хэзард спокойно встретил ее взгляд.

— Я знаю.

Венеция изумленно посмотрела на него.

— Знаешь?! Почему же ты ничего не сказал мне?

— Я решил, что ты сама должна сказать.

— Но как ты мог узнать? — удивилась Венеция.

— Я был с тобой каждый день. Я бы знал, если бы у тебя начались месячные. Но их не было.

— Ты сердишься на меня? — спросила она, не скрывая своего страха.

— Нет.

— Тогда что же ты чувствуешь? — Венеция ждала ответа, глядя на него огромными, полными тревоги глазами.

Хэзарда напугало это известие, но он не мог сказать ей о том, как впервые в жизни он почувствовал себя уязвимым. Его безудержная храбрость не была основана на отсутствии страха, нет, — он просто не думал о собственной безопасности. А теперь его безопасность слишком много значила для Венеции, для их ребенка. Хэзард знал: если он погибнет, его остальных детей воспитает и вырастит клан. Но этот ребенок останется один с матерью во враждебном, жестоком мире.

Хэзард всегда сознавал, что его предназначение состоит в том, чтобы спасти свой клан или умереть, пытаясь сделать это. Он всегда свято исполнял свой долг. А теперь ему предстояло разрываться между долгом перед кланом и долгом перед этой женщиной…