Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

— Что, например?

— Например, вести дела в квартале бродяг.

— Никто не должен пользоваться особым положением, — сказал Садек. — Имение — общее наследство. Все равны, как сказал аль-Габаляуи.

Яхья рассмеялся:

— До чего удивителен наш дед! В Габале он явил себя силой, в Рифаа — милосердием, а сегодня он — нечто иное!

— Он владелец имения, — сказал Касем. — И он вправе менять свои десять условий!

— Однако твоя миссия, сынок, трудна. Ведь она коснется всей улицы, а не одного из кварталов.

— Такова воля владельца имения.

Яхья не мог никак откашляться и весь согнулся. Хасан заменил его у кальяна. Старик сел, вздыхая, и вытянул ноги.

— Слушай, ты, как Габаль, собираешься использовать силу, или твоим орудием станет милосердие, как у Рифаа?

Касем поправил повязку на голове.

— К силе прибегну лишь в случае необходимости, но любовь буду использовать во всех случаях.

Яхья покачал головой и улыбнулся:

— Все хорошо, если б только ты не проявлял интереса к имению. Иначе это приведет к многочисленным бедам.

— Как же людям жить без имения?

— Так же, как жил Рифаа, — с гордостью заявил старик.

— Ему помогал отец и сторонники, — с уважением ответил Касем. — Его многочисленные последователи сами так жить не смогли. Нашей же несчастной улице недостает чистоты и достоинства.

— Разве их можно вернуть, получив право на имение?

— Не только право на имение, но и если дать отпор надсмотрщикам. Тогда на нашу улицу вернется достоинство, за которое боролся Габаль для своего рода, любовь, к которой призывал Рифаа, и счастье, о котором грезил Адхам.

Яхья рассмеялся:

— Что же останется делать тому, кто придет после тебя?

После долгих раздумий Касем ответил:

— Если Всевышний пошлет мне победу, никто другой этой улице больше не понадобится.

Кальян ходил по кругу, как во сне. Вода пела в емкости, убаюкивая.

— Что же достанется каждому из вас, если имение будет поделено поровну? — снова спросил Яхья.

— Имение нужно лишь для того, чтобы сделать улицу его продолжением, — ответил Садек.

— И что же вы собрались предпринять?

Луна скрылась за набежавшей тучей, и в комнате стало темно. Но не прошло и минуты, как лунный свет появился снова. Яхья, взглянув на крепкого Хасана, поинтересовался:

— А сможет ли твой двоюродный брат противостоять надсмотрщикам?

— Я всерьез думаю о том, чтобы обратиться к адвокату, — ответил Касем.

— Какой адвокат пойдет против управляющего Рефаата с его надсмотрщиками? — воскликнул Яхья.

Приятный дурман кальяна смешался в их головах с тревогой. Друзья возвращались подавленными. Задумчивого и печального Касема терзали сомнения.

Однажды Камар сказала ему:

— Разве можно заботиться о счастье людей, жертвуя благополучием собственной семьи?!

— Я должен оправдать возложенные на меня ожидания, — уверенно ответил Касем.

Что тебе делать? Ты стоишь на краю пропасти. Пропасти отчаяния, безмолвного и неподвижного. Кладбище надежд, посыпанных пеплом. Там увядают воспоминания и затихает музыка. Там завтра похоронено в саване вчера.

Однажды он пригласил Садека и Хасана и сказал им:

— Пора начинать!

Их лица просияли.

— Какой у тебя план? — спросил Хасан.

Воодушевленный Касем рассказал:

— Я нашел решение. Мы откроем общество для занятий физическими упражнениями.

От изумления они потеряли дар речи.

— Организуем его во дворе моего дома, — заулыбался Касем. — Физическими упражнениями в квартале увлекаются многие.

— А какое отношение это имеет к нашему делу?!

— Например, поднятие тяжестей? — переспросил Садек. — И как это связано с имением?!

Глаза Касема заблестели, и он ответил:

— К нам будут приходить молодые люди, занимающиеся спортом. Посмотрим, кто из них уверует и будет готов пойти за нами.

Зрачки Хасана расширились, и он воскликнул:

— У нас будет своя община! И какая!

— Да, к нам потянется молодежь из кварталов Габаля и Рифаа.

Их охватила радость. Касем чуть не танцевал от счастья.

В праздник Касем сидел у окна, наблюдая за улицей. Как хорошо в эти дни в нашем квартале!

Водоносы полили землю водой. Шеи и хвосты ослов были украшены искусственными цветами. В глазах рябило от детей, одетых в яркие одежды и запускающих в небо воздушных змеев. В тележки были воткнуты флажки. Крики и возгласы смешивались с мелодией флейты. На повозках было полно танцующих, лавки закрыты, а кофейни, курильни и пивные лавки, наоборот, битком набиты посетителями. На каждом углу улыбались и поздравляли: «Счастья вам!» Касем сидел в новой галабее, держа под мышки Ихсан. Она то гладила своими ручонками отца по лицу, то царапала ему щеки. Внизу кто-то запел:

Глаза не могу отвести от любимой…

Касему сразу же вспомнился день свадьбы, и сердце его забилось еще радостнее. Он любил музыку и веселье! Адхам мечтал прожить жизнь под песни в саду… А что поет этот человек в праздник? «Глаза не могу отвести от любимой»? Прав певец. С тех пор как в темноте его глаза увидели Кандиля, рассудок, воля и сердце ему больше не принадлежали.

Двор его дома превратился в клуб, где тренировали тело и очищали дух. Вместе с юношами он поднимал тяжести и учился драться на палках. Руки Садека стали такими же крепкими, как накачанные ноги лудильщика. Хасан и без того настоящий богатырь. Остальные же были полны энтузиазма. Это Садек дал мудрый совет позвать в клуб бродяг и нищих. Им понравились физические нагрузки, а речи Касема захватили их еще больше. Да, их мало, но своей преданностью они стоят многих. Вдруг Ихсан пропищала: «Па-па!», и Касем расцеловал ее. Край его галабеи, где она сидела, стал мокрым. Из кухни доносились удары пестика о ступку, голоса Камар и Сакины и мяуканье кошки. Под окном проехала повозка, в ней хлопали в такт песни:

Вот как воин наш удал!

Феску скинул — наместником стал!

Касем заулыбался, вспомнив вечер, когда Яхья, хлебнув лишнего, распевал эту песню. Эх, если бы все удалось и у жителей улицы была бы одна забота — петь! Вскоре среди нас окажется много сильных и верных людей. И мы вместе бросим вызов управляющему, надсмотрщикам и всем несправедливостям. На улице останутся жить милосердный дед и его безгрешные внуки. Будут уничтожены нищета, грязь, бедность и произвол. Мы больше не увидим ни вшей, ни мух, ни дубинок. Под сенью сада воцарится безмятежный покой, и будет слышна лишь чудесная мелодия. Касем очнулся от грез, услышав, как Камар ругает Сакину. Удивленный, он прислушался и позвал жену. Дверь тут же распахнулась, и в комнату вошла Камар, толкая рабыню: