Дети нашей улицы - Нагиб Махфуз

Саварис стал следить за сподвижниками Касема, никому из них не разрешая приближаться к его дому. Попытавшимся это сделать Садеку и Абу Фисаде сильно досталось. Он потребовал от Закарии, чтобы тот не выпускал Касема из дома, пока буря не уляжется. Так Касем стал узником в собственном доме. Попасть к нему мог только двоюродный брат Хасан. Однако удержать новости на нашей улице в стенах одного дома не могла никакая сила. Происходившее в квартале бродяг стало известно и роду Габаль, и роду Рифаа. Они узнали об иске против управляющего, о решении требовать исполнения десяти условий и даже о том, что слуга аль-Габаляуи Кандиль разговаривал с Касемом. Народ был взволнован. Люди сыпали обвинениями и насмешками. И однажды Хасан сказал Касему:

— На улице перешептываются. В каждой кальянной разговоры только о тебе.

Касем поднял на него глаза, в которых в последние дни читались задумчивость и тревога.

— Мы стали заключенными. Дни идут, а мы ничего не предпринимаем.

— Невозможно требовать ничего сверх человеческих возможностей, — с сочувствием сказала Камар.

— Наши братья полны решимости как никогда! — заявил Хасан.

— Правда, что в кварталах Габаль и Рифаа говорят, будто я обманщик и сумасшедший?

Хасан опустил глаза, терзаясь:

— Трусость испортила людей…

Касем в растерянности покачал головой:

— Почему род Габаля и Рифаа, которые сами встречались с аль-Габаляуи и разговаривали с ним, не верят мне?! Они первые должны были уверовать и встать на мою сторону.

— Беда нашей улицы — трусость. Поэтому они и заискивают перед надсмотрщиками.

Вдруг они услышали, как Саварис на улице ругает кого-то и осыпает проклятьями. Они выглянули в окно: надсмотрщик держал за шиворот Шаабана и орал:

— Что тебя тянет сюда, шлюхин ты сын?!

Парень напрасно пытался высвободиться. Вдруг Саварис левой рукой обхватил его шею, а правой начал наносить удары по лицу и голове. Касем вышел из себя: он отскочил от окна и побежал к двери, не обращая внимания на Камар, просящую его остановиться. Не прошло и минуты, как он стоял перед Саварисом и твердым голосом требовал:

— Отпусти его, уважаемый!

Надсмотрщик продолжал избивать свою жертву.

— Смотри, сам костей не досчитаешься! — прикрикнул он на Касема.

Касем схватил его правую руку, с силой одернул и произнес:

— Я не дам тебе его добить. Делай что хочешь!

Саварис отпустил Шаабана, рухнувшего на землю без чувств. Он схватил ведро с землей у проходящей мимо женщины и надел его на голову Касему. Хасан хотел было броситься на помощь, но его вовремя задержал Закария, обхватив сына двумя руками. Касем снял ведро с головы. Он чуть не задохнулся. Земля просыпалась ему на голову и одежду. У него начался приступ кашля. Камар и Сакина закричали. На место срочно явился Увейс, вокруг стали собираться и стар и млад. Образовалась шумная толпа. Закария изо всех сил потянул сына за руку, смотря ему в глаза с предупреждением и мольбой. Увейс подошел к Саварису со словами:

— Прости его ради меня, уважаемый Саварис!

Вокруг раздалось: «Бог велел прощать!»

— Один — родственник, другому Бог велел прощать! А между тем я вашей милостью так и в бабу превращусь!

— Боже упаси! — выкрикнул Закария. — Ты наш господин! Нет могущественнее тебя!

Саварис свернул в кофейню. Мужчины подняли Шаабана. Хасан принялся стряхивать землю с головы и одежды Касема. Как только Саварис скрылся из виду, люди смогли выразить свое сочувствие.

Вечером того же дня в одном из домов квартала бродяг раздался плач. Об умершем сначала заголосили домочадцы, потом к ним присоединились жильцы всего дома. Касем выглянул из окна и спросил у продавца семечек, что случилось. Тот ответил: «Долгие тебе лета. Шаабан умер…» Касем в ужасе выбежал и направился в дом друга, находившийся через два двора. Внутри было темно и тесно. Все соседи с нижних этажей собрались, чтобы выразить свои соболезнования и свое негодование. На верхних же этажах отвечали воплями, исполненными горя. Касем услышал, как две женщины резко высказались:

— Он не умер. Его Саварис убил!

— Да будь ты проклят, Саварис!

Третья возразила:

— Его погубил никто иной, как Касем! Выдумывает всякие небылицы, а наших мужчин убивают.

На сердце Касема легла печаль. Сквозь толпу он пробрался на этаж, где жил убитый и в свете прикрепленного на стене фонаря увидел в коридоре у дверей своих товарищей — Хасана, Садека, Аграму, Абу Фисаду, Хамруша и других. Со слезами на глазах Садек подошел к нему и, не произнося ни слова, обнял. Хасан, чье лицо в тусклом свете казалось искаженным болью, сказал:

— Он пролил кровь не зря.

Аграма приблизился к Касему и прошептал на ухо:

— Жене его совсем плохо. В его смерти она обвиняет нас.

— Да вразумит ее Господь! — ответил Касем шепотом.

— Убийца должен понести наказание, — мстительно сказал Хасан.

— И кто же в нашем квартале осмелиться выступить свидетелем против него? — безнадежно спросил Абу Фисада.

— Иначе нас тоже убьют, — добавил Хасан.

Касем легонько толкнул его, чтобы тот успокоился:

— Лучше вам не участвовать в похоронах. Соберемся позже на кладбище.

Касем собрался войти в дом Шаабана, но Садек преградил ему вход. Касем отодвинул его, вошел и позвал жену Шаабана. Та вышла, удивленно уставившись на него заплаканными глазами. Потом взгляд ее стал суровым и она спросила:

— Что надо?

— Я пришел с соболезнованиями, — печально ответил Касем.

— Ты убил его! Тебе нужно было имение, а нам кроме Шаабана ничего не надо.

— Дай тебе Господь терпения, — мягко сказал ей Касем. — Да накажет он его убийц! Мы будем твоей семьей. Его кровь пролилась не напрасно.

Она посмотрела на него исподлобья, развернулась и ушла. С ее возвращением во внутренней комнате возобновились стоны и причитания. Касем покинул ее дом печальный и задумчивый.

А наутро Савариса увидели нагло сидящим у входа в кофейню Дунгуля. Он испепелял взглядом тех, кто проходил мимо. Люди вежливо с ним здоровались, стараясь не выказать своего негодования. Никто не пожелал участвовать в похоронах, все оставались у себя в лавках или за тележками. После восхода солнца вынесли носилки с телом покойного, за которыми шли лишь близкие родственники. Однако, не побоявшись злого взгляда Савариса, к ним примкнул Касем. Это разозлило зятя Шаабана, и он возмущенно спросил:

— Убил и явился на похороны?!

Набравшись терпения, Касем ничего не ответил.

— Чего ты пришел? — грубо спросил его другой.