Поздний ужин - Леонид Млечин

Марина отвезла его домой на такси. Ночью у него был приступ белой горячки. Марина испугалась. Свадьбу сначала отложили, а потом вообще все рухнуло. Марина не хотела с ним встречаться. Он опять стал пить. Ограбил винный магазин, его поймали и посадили на три года.

Игорь писал ей из колонии, она не отвечала. Но он еще на что-то надеялся.

Когда он вышел, Марина была уже замужем, она поменяла фамилию и квартиру. Это был жестокий удар, который он пережил с помощью водки. В конце концов Игорь решил вычеркнуть Марину из своего сердца, но из этого ничего не вышло.

Он стал профессиональным вором. Работал по наводке. Владельцы нескольких магазинчиков давали ему адреса своих покупателей, он грабил их квартиры и на следующий день возвращал дорогой товар на склад. Зарабатывал неплохо, но, когда случались запои, пропивал все.

Позже я узнал то, чего не знал Игорь.

Человек, который напоил его тогда, накануне свадьбы, и по существу сломал ему жизнь, через год стал мужем Марины. Сделал ли он это с расчетом, строил ли далеко идущие планы в отношении Марины, когда накачивал водкой своего лучшего приятеля, я не знаю. Выяснить все до конца теперь уже невозможно.

Мне кажется, что иногда лучше не встречать старых друзей и — особенно — женщин, которых мы любили в юности. Пусть лучше они остаются в нашей памяти прекрасными и молодыми, чудесным воспоминанием ушедших лет.

А внезапная встреча через двадцать лет может только расстроить. И она — не та, и мы, видимо, не те. И жизнь не сложилась так, как мечталось. А бывает, что такая встреча через много лет заканчивается и вовсе трагически…

Пожарный в сумасшедшем доме

Моего друга назначили главным врачом психиатрической клиники, расположенной под Москвой. Он прекрасный врач, доктор наук, в тридцать пять лет защитился. И принял он это назначение с удовольствием, хотя до столицы сто с лишним километров. Не ближний свет, зато работа самостоятельная, сам себе хозяин.

Пациентов в клинике сравнительно немного. Некоторые больные лежат подолгу, но большинство ложатся на два-три месяца, чтобы прийти в себя, подлечиться и вернуться к нормальной жизни. Режим строгий, потому что есть отделение для буйных, но персонал подобрался доброжелательный, участливый, заботливый, что в психиатрии поважнее лекарств.

Для моего приятеля два обстоятельства оказались сюрпризом: полное отсутствие денег, из-за чего он каждую неделю ездит в министерство, и один таинственный пациент.

Увидев историю его болезни, мой друг не поверил своим глазам: пациенту было девяносто пять лет. А поместили его в клинику семьдесят лет назад, когда ему было всего двадцать пять!

Диагноз, с которым его госпитализировали, не сохранился. Есть новый, поставленный комиссией сравнительно недавно, — вяло текущая шизофрения и стойкое расстройство памяти. Но не из-за этого же его держат в клинике семьдесят лет? А из-за чего?

Об этом в истории болезни ни слова. Она почти новая — заведена пятнадцать лет назад, когда закончилась старая. «А где же старая?» — спросил мой друг. Пропала вместе со всем архивом, когда клинику переселяли в другое здание.

Он расспросил всех ветеранов в клинике, но самый старый из них появился здесь в шестидесятых годах. Врачи, которые когда-то приняли этого загадочного пациента и пытались лечить, давно умерли.

Ветераны помнили, что лет двадцать назад обсуждался вопрос, не отпустить ли старика, поскольку никакой опасности для общества он не представляет, а лечение вполне можно проводить на дому. Но решили этого не делать — не по медицинским соображениям, а по человеческим.

Пожалели старика. Он так долго провел взаперти, что уже просто не смог бы жить на свободе, один, без дома, профессии, друзей, без помощи и поддержки. Здесь, в клинике, о нем заботились, лечили, кормили и одевали. У него была постель, какая-то работа и немного денег на сигареты.

«Почему он вообще здесь оказался?» — спрашивал мой друг. Один из ветеранов, который пришел в клинику ординатором после института, вспомнил: когда-то говорили, что тут есть какая-то тайна и что в историю пациента посвящен только главный врач. От одного главного врача эта тайна переходила к другому. Но последний главный врач, который много лет руководил клиникой, умер. И с ним в могилу ушла эта тайна. Долгое время не могли подобрать нового главврача. Только мой друг согласился.

Это объяснение его не удовлетворило. Что еще за загадки в медицинском учреждении? Он поехал в министерство, попросил порыться в архивах, но там нашлись только хозяйственные документы, относящиеся к клинике: сметы, отчеты, бухгалтерские ведомости.

В начале шестидесятых состояние всех пациентов изучала медицинская комиссия, но и ее выводы исчезли — в Министерстве здравоохранения копии тоже не сохранились.

Мой друг несколько раз пытался поговорить с пациентом. Тот не мог сказать, почему он оказался в клинике.

Единственное, что он точно помнил, это дату своего рождения. Родственников у него не было, никто ему не писал, никто не приходил. В клинике к нему все хорошо относились. До самого последнего времени он работал садовником.

Поразительно то, что физически он еще очень крепок. Видит без очков, хорошо слышит. Правда, он больше не может возиться в саду. Единственное удовольствие, которое у него осталось, это курение. Он выкуривает полпачки в день.

— За двадцать лет он, наверное, и десяти минут со мной не проговорил, — сказал заместитель главного врача. — Он всегда молчит. Хороший мужик, безобидный. Пока мог работать, он все делал быстро, никогда не сидел на месте. Приятно было видеть человека, которому нравится трудиться.

Мой друг с изумлением наблюдал за своим таинственным пациентом. Это был человек, о котором время забыло. Безобидный старичок, которого отправили в психиатрическую клинику семьдесят лет назад и которого так и не выпустили на свободу, смотрел на врача спокойным и безмятежным взором. Он ни на что не обижался.

Ровесник века, он даже не был знаком с тем, что принес человечеству XX век. Он не испытал радостей нашего столетия, но и не страдал от его несчастий. Он никогда не звонил по телефону, не управлял машиной, не летал на самолете и вообще никуда не ездил.

— Но в принципе, почему его могли поместить в эту клинику? — спросил я, когда мой друг все это рассказал.

— В те времена психиатрия была ограничена в методах и средствах, — ответил он. — Больного первым делом отправляли в клинику. Позднее стало ясно, в этом не всегда есть необходимость. Теперь-то мы понимаем, что, если у больного и есть отклонения, их можно лечить, оставляя человека в привычном, нормальном окружении, а не вырывая из жизни.

— Но он все-таки нездоров? — уточнил я.

— Да, это очевидно, но почему его продержали в клинике семьдесят лет, не понимаю!

— Может быть, его отправили в психушку, как это позднее делали с диссидентами? — предположил я.