Восход - Виктория Хислоп

Увидев солдат с пленником, Хусейн сразу догадался, в чем дело. Несмотря на то что «Восход» выглядел необитаемым, посредник Маркоса явно знал, откуда поставлялись ценности.

Над всеми ними нависла опасность! Придется покинуть отель.

Только прочная чугунная ограда отделяла две семьи от турецких солдат. Те были преисполнены решимости: пусть в городе и было много куда более доступных мест, но теперь они знали, что усилия того стоят.

Трое мужчин на крыше наблюдали, как солдаты, прихватив пленника, наконец уехали. Когда шум мотора джипа стих, они переглянулись.

– Нужно уходить, – решительно сказал Хусейн. – Сейчас же!

За последние месяцы он возмужал. Даже Василис подчинялся молодому турку, радуясь, что тот берет на себя ответственность, как когда-то Маркос. Халиту, наоборот, было тяжело подчиняться сыну.

– Но все это время мы были в безопасности, – возразил он.

– Теперь все изменилось. Даже если к нам они проявят снисхождение, Георгиу не пощадят.

– Мать не захочет уходить, – отрезал отец, словно этот аргумент мог поколебать решимость сына.

– Если кирия Ирини согласится, мама тоже согласится, – твердо сказал Хусейн.

Это была правда. Возразить Халиту было нечего.

Было пять утра. Они пошли вниз будить своих родных.

Василакис и маленькая Ирини спали рядом, свернувшись калачиком. Чуть подрагивали ресницы, будто обоим снился один и тот же сон. Воплощенная невинность! Мария взяла на руки дочку, Паникос – сына. Дети не проснулись. Больше их родителям брать с собой было нечего – ничто не заслуживало ни минуты драгоценного времени.

Мехмет частенько спал с матерью. Его мучили кошмары, и он ходил во сне по коридорам отеля. Мехмету снились бомбы, которые обрушивались на пляж, поднимая в воздух тучи песка и сжигая все вокруг. Тысячам киприотов снились подобные сны с того дня, когда мир на их острове был нарушен. И взрослым, и детям было трудно забыть, как у них над головами пролетали бомбардировщики, несущие смерть всему вокруг.

Эмин спала чутко и проснулась сразу. Сняла назар со стены. Выходя из комнаты, она заметила висевшую на стуле сумочку Афродити. Она вынула бархатный мешочек и кошелек, оставив ключ на месте.

У Ирини было две ценные вещи: фотография Христоса и икона.

Хусейн взял с собой только ожерелье.

Через пять минут все были готовы.

– Куда мы идем? – спросила Ирини.

Никто не знал.

– Домой? – предложил Халит.

Все переглянулись. Слово прозвучало странно и бессмысленно. Оно давно потеряло свое истинное значение, но больше идти было некуда.

– Я всегда надеялась, что рано или поздно мы отсюда уйдем… Но не так! – Ирини глотала слезы. – Так неожиданно…

Василис знал, что жена думала о сыне. Как ей теперь соблюдать обычай, как молиться на его могиле? Разве может она уйти, не зная, сможет ли когда-нибудь вернуться?

Василис сказал то, чего она ждала:

– Мы обязательно вернемся и найдем его.

Только Ирини плакала, когда они уходили. Остальные думали о том, что их ждет.

Все вышли через пожарную дверь и направились в сторону пляжа. Хусейн отомкнул ворота, и семьи разделились, надеясь, что так останутся незамеченными.

Поднималось солнце, и в ярком свете запустение улиц, по которым они не ходили несколько месяцев, бросалось в глаза. Только Хусейн и Паникос не увидели ничего нового. Остальные были в ужасе.

После весенних дождей между камнями мостовой и в воронках от бомб выросла сорная трава. Здания лежали в руинах. На уцелевших краска облезла, вывески магазинов свалились, балконы обрушились, а двери были взломаны. Дороги завалены мусором и вещами, которые даже мародерам оказались не нужны. Было мучительно видеть, во что превратился их некогда красивый и процветающий город.

Обе семьи торопились. Маршрут они согласовали заранее и теперь вышли на свою улицу с разных сторон.

Ближе к дому деревья были в цвету, и пышные гроздья бугенвиллей увивали многие фасады. Это радовало глаз и немного смягчало вид общего разорения. В доме ничего не изменилось с того дня, когда там побывали турецкие солдаты.

Халит перешагнул через обломки двери.

Внутри все было покрыто толстым слоем пыли.

Эмин зажала рот рукой. Не таким она вспоминала родной дом, скучая по нему в «Восходе»! Плов в кастрюле, которая простояла на плите несколько месяцев, прошел все стадии гниения и разложения. Мыши оставили от пакетов с мукой и рисом лишь несколько клочков бумаги. На полках шкафов виднелись их экскременты. Крысы сгрызли обивку мебели и использовали гардины для строительства гнезд.

Оставив Мехмета и Хусейна внизу, Эмин с Халитом поднялись на второй этаж. Там было не лучше. Стоял затхлый запах, от матрасов и постельного белья остались лишь клочья. Отсутствие двери привлекло всех вредных насекомых в округе.

– Ну, с чего-то надо начинать, – вздохнул Халит. – Работы много. Давай наведем порядок, а потом посмотрим, можно ли починить дверь.

Хусейн взглянул на мать. Она покачала головой.

– Здесь жить нельзя, Халит, – сказала Эмин. – Они уничтожили наш дом.

– Но мы живем здесь!

– Видимо, придется искать другое место, – сказал Хусейн. – Нам не впервой переезжать.

Обычно он не перечил отцу, но нападение на дом привело не только к внешнему разорению – оно уничтожило его душу, а ее восстановить было невозможно.

Георгиу пришли чуть позднее Ёзканов. Мария несла дочь на руках, Паникос усадил Василакиса на плечи. Василис сильно хромал, тяжело опираясь на трость, и Ирини боялась, что ее стук услышат. Наконец они добрались до улицы Эльпиды. Их четырехэтажный дом выглядел точно так же, как когда они его покинули. Только растения или засохли, или чрезмерно разрослись.

Все шестеро прошли через низкие чугунные ворота. Они заржавели и нуждались в смазке. Василакис радовался, что можно будет побегать в бабушкином саду. В углу его ждал трехколесный велосипед. Мальчик с радостными воплями бросился к нему.

– Василакис, ш-ш-ш! – шикнула на него мать. – Иди сюда.

Все замерли у входа, не решаясь войти. Они боялись не того, что могут там найти, а того, что, как они знали, не найдут. Там не было Маркоса и Христоса.

На первый взгляд казалось, что турецкие солдаты в доме не побывали. Двери и ставни были целы.

Ирини взглянула на пустой крюк над головой. Мимикос… Другая певчая птичка ее не заменит…

Возвращение домой оказалось еще больней, чем ей представлялось. В своем кипосе она особо остро почувствовала потерю старшего сына. Здесь они сидели по утрам, здесь он пил маленькими глотками кофе, который она варила для него. Здесь он обнимал ее, ворковал ласковые слова нежнее любой канарейки.