Забытая Византия, которая спасла Запад - Ларс Браунворт

Эти невероятные новости донеслись до Михаила Палеолога, когда тот спал в своей палатке почти за двести миль от места событий. Отказываясь верить, что его войска захватили город, пока он не увидел брошенный Балдуином скипетр, Михаил поторопился вступить во владение никогда не виденной им столицей, о которой он так долго грезил. 15 августа 1261 г. он торжественно вступил в город через Золотые ворота и отправился к Софийскому собору, где его короновали как Михаила VIII. После пятидесяти семи лет, проведенных в изгнании, Византийская империя вернулась домой.

Город, в который триумфально вступил Михаил VIII, был лишь бледной тенью себя прошлого. Обугленные почерневшие дома стояли в запустении на каждом углу, покосившиеся и разрушенные после разграбления, случившегося более пятидесяти лет назад. Внушительные стены Феодосия отчаянно нуждались в починке, имперская гавань была абсолютно беззащитна, а местность вокруг города — разорена. Усталые жители города питали мало надежд на помощь со стороны трона, с которого более половины занимавших его людей ушли не по своей воле — начиная от Ирины в 780 году и заканчивая Алексеем Мурзуфлом в 1204 году. Впрочем, хуже всего было то, что византийский мир уже не являлся единым, как прежде — осколки империи в Трапезунде и Эпире упрямо отстаивали свою независимость, подрывая и без того истощенные силы Византии. Оставалась единственная надежда, что спасение придет с Запада, но из-за Четвертого крестового похода отношения с Западом были резко разорваны.

Если у кого-то и был шанс исправить причиненный вред, так это у Михаила VIII. Ему еще не было сорока, он был энергичным и полным жизни, а за радушной улыбкой скрывался острый ум. Он мог похвастаться впечатляющей имперской родословной, поскольку в его предках было не менее одиннадцати императоров из трех династий, обладал хорошими связями и был талантливее и умнее всех окружающих его людей. В первую очередь ему было нужно поднять пошатнувшийся боевой дух горожан, и он добился этого необычайно быстрым строительством, починив стены и восстановив церкви. В верхней галерее Софийского собора по заказу императора создали поразительную мозаику, изображающую Христа в окружении Богоматери и Иоанна Крестителя — возможно, лучшее произведение искусства, когда-либо созданное Византией. Массивная цепь вновь протянулась через городскую гавань, чтобы защитить ее от вражеских кораблей, а рвы возле стен расчистили и подновили.

Хорошо понимая значение пропаганды, император ввел новое имперское знамя и развесил его по городу, чтобы флаги развевались со всех парапетов и башен. Хотя орел был символом Римской империи уже тринадцать сотен лет со времен Гая Мария, на большей части знамен до Михаила изображались либо крест Константина, либо буквы «Хи» и «Ро» — первые в греческом написании имени Христа. Теперь император добавил сюда огромного золотого орла, у которого было две головы и две короны — одна для временной столицы Никеи и одна для Константинополя. Видящие его могли исполниться гордости и напомнить себе, что Византия является могущественной империей, которая простирается на два континента и глядит одновременно на восток и на запад. Возможно, под руководством энергичного Михаила VIII она снова сможет стать прежней. Враги империи была рассеяны и разобщены, и немедленное наступление могло застать их врасплох.

Во главе своей маленькой, но закаленной в боях армии Михаил VII вскоре отбросил болгар и заставил эпирского деспота подчиниться империи. В 1265 году он отвоевал большую часть Пелопоннеса у его латинских хозяев и даже смог очистить от турок долину Меандра. Впрочем, в следующем году на международной арене появился новый игрок, спутавший все карты.

Норманнское королевство Сицилии долгое время доминировало в итальянской политике, но в 1266 году его силы истощились.[203] Папа Урбан IV, желая поставить у власти на Сицилии дружественного ему правителя, пригласил сюда Карла Анжуйского, младшего брата французского короля Людовика IX. Если папа хотел, чтобы к югу от его владений располагалась нейтральная держава, он вряд ли мог сделать худший выбор. Карл был жестоким и жадным человеком: обезглавив своего шестнадцатилетнего конкурента на городской площади[204], он немедленно начал вынашивать планы по увеличению своих владений. Осуществлению его замыслов сильно помогло, то, что Балдуин II, жалкий константинопольский император в изгнании, предложил отдать ему Пелопоннес в обмен на помощь в возвращении трона. Обрадованный сицилийский король немедленно начал взимать тяжелые налоги для сбора армии и искать союзников, в первую очередь заключив антивизантийский союз с Венецией.

Понимая, что у его маленькой армии и обветшалого флота нет шансов выстоять против объединенных сил неприятеля, Михаил VIII обратился к дипломатии, искусно удерживая противников на расстоянии. От Венеции он откупился, дав ей большие торговые привилегии на территории империи, а несколько писем, торопливо написанных королю Франции Людовику, убедили того придержать своего твердолобого младшего брата. Некоторое время ненасытный Карл был вынужден бездействовать, но в 1270 году французский король умер, и Карл с радостью начал войну. Сицилийские армии были непобедимы, но Михаил VIII снова перехитрил своего противника. Написав папе, император дал соблазнительное обещание объединить церкви на глазах у папы в обмен на то, что он приведет Карла в повиновение.

Ухищрение сработало, Карла отозвали, — но Михаил затеял опасную игру. Он отлично знал, что его подданные никогда не признают верховенства ненавистной римской церкви, и не мог бесконечно увиливать от выполнения данного папе обещания. Три года императору удавалось избегать папских делегатов; но в 1274 году папа Григорий X устал от ожиданий и послал в Константинополь ультиматум: или немедленно осуществить унию, или столкнуться с последствиями. У Михаила VIII было мало выбора. Он объявил о подчинении своей церкви власти папы при условии, что восточные обряды останутся в неприкосновенности.

Гроза, разразившаяся в Константинополе, была ожидаемой и последовала немедленно. Патриарх в ярости отказался утвердить ненавистный документ, а большая часть подданных Михаила полагала, что их чудовищно предали. Император не только опасно ослабил свой трон, но и дал православным Сербии и Болгарии прекрасное оправдание для войны. Теперь каждый мог свободно напасть на империю, объявив, что сражается за истину и традиции. Михаил VIII хорошо знал, что подобное вторжение получит опасную поддержку со стороны его возмущенных подданных. Но он добился от папы отказа поддержать воинственные планы Карла и считал, что народные волнения — приемлемая плата за это.