Голландское господство в четырех частях света. XVI— XVIII века. Торговые войны в Европе, Индии, Южной Африке и Америке - Чарлз Боксер

Еще один аспект, в котором мыс, по всей видимости, не полностью оправдал первоначальные ожидания его основателей, заключался в том, что Столовая бухта оказалась гораздо менее безопасным рейдом, чем предполагалось. В зимние месяцы (на мысе Доброй Надежды, то есть те месяцы, когда в Северном полушарии лето), а особенно в мае и июне, в бухте, на которую часто обрушивались мощные северные и северо-западные штормовые ветра, было не сыскать безопасной якорной стоянки. Перечень кораблекрушений за 150 лет слишком длинен, чтобы приводить его здесь, но можно упомянуть о нескольких особо впечатляющих трагедиях 1697, 1722, 1728, 1737 и 1790 гг., когда потерпели крушения многие из богато груженных возвращающихся домой «индийцев», некоторые из них пошли на дно вместе со своими экипажами. В 1753 г. Heeren XVII постановили, что в зимний сезон, с апреля по сентябрь, «индийцы», заходящие на мыс, должны бросать якорь в бухте Фалсбай, надежнее защищенной от северо-западных штормов. Этот порядок не всегда строго соблюдался, и еще меньше внимания уделялось повторным приказам Heeren XVII, ограничивающим пребывание «индийцев» на мысе периодом от 10 до 20 дней.

Одно время директора рассматривали возможность запрета «индийцам» заходить на мыс Доброй Надежды «кроме как в случае вынужденной необходимости ради сохранения корабля и экипажа», но в итоге они решили (в 1766 г.), что судам, покидающим Батавию после 1 декабря, не следует заходить на мыс, если имеется возможность избежать этого. Такие запреты на длительное пребывание груженых судов на рейде были вызваны не только стремлением избежать кораблекрушений, но также желанием снизить сопутствующие расходы и, прежде всего, уменьшить масштабы контрабанды и частной торговли.

Здесь, как и повсюду, власти вели заведомо проигрышную войну с этой многолетней «язвой». Повторные указы против контрабандной деятельности и неоднократные разоблачения ненадлежащего поведения матросов и солдат с проходящих «индийцев» показывают, что в целом эти запреты игнорировались. Предисловие к одному из таких указов, обнародованному в Кейптауне в 1719 г., с грустью признавало, что, несмотря на тяжесть наказаний, наложенных на нарушение дисциплинарных и направленных против контрабанды правил, «противозаконные действия моряков, вместо того чтобы уменьшаться из-за страха перед наказанием, напротив, неуклонно растут». Ситуация на мысе усугублялась еще и тем, что в Столовую бухту вскоре стали регулярно заходить иностранные «индийцы», и в XVIII в. на рейде часто находилось больше иностранных парусных судов, чем голландских. Поначалу Heeren XVII попытались отвадить иностранных «индийцев» от захода на мыс, постановив, что им следует предоставлять только минимальный запас необходимых припасов, но позднее они приняли более либеральную политику, когда поняли, что и компания, и жители Кейптауна могут извлекать прибыль, продавая местные продукты и услуги иностранным «индийцам» — после того, как примерно в 1684 г. колония смогла сама обеспечивать себя продуктами питания.

Масштабы, до которых процветание Таверны двух морей становилось все более зависимым от иностранного судоходства, свидетельствуют заметки одной побывавшей там в 1764–1765 гг. английской дамы: «Ничто не может быть более желанным для людей этого городка, чем прибытие английского корабля, поскольку оно вызывает оборот денег, ведь большинство здешних людей занимается обслуживанием главным образом англичан — не только принимая на постой в своих домах капитанов, пассажиров и т. д., но и поставляя припасы на суда. Точно так же сюда заходит большое число французских судов, да и все идущие из Индии голландские корабли, однако последних жители обязаны снабжать по определенным ценам, установленным Голландской компанией, и поскольку ни голландцы, ни французы не тратят здесь деньги так свободно, как англичане, естественно, они не столь желанные гости. Здесь принято платить один риксдалер в день на человека за кров и стол, и за эти деньги их обеспечивают всем — изобильным питанием, чистым жильем, предупредительностью хозяев, и, что особенно удобно, большинство из них говорит по-английски. Здесь многие говорят также по-французски, так что иностранцы чувствуют себя в этом порту как дома в большей степени, чем можно себе представить».

Несколько лет спустя Ставоринус и Тунберг сделали похожие наблюдения. Голландец писал, что посещавшие город англичане «не жалели денег и беззаботно тратили их на дам», тогда как швед отметил: «На французского офицера, хоть и одетого намного лучше и часто носившего звезду на груди, как знак его заслуг и благосклонности короля, почти не обращали внимания; тогда как английского помощника капитана корабля, с его закрывавшими уши волосами, весьма уважали, поскольку он сорил деньгами».

Помимо своей значимости как порта захода для восточных «индийцев» всех национальностей, в некоторых отношениях мыс Доброй Надежды развился в уникальную колонию — за исключением недолго просуществовавших Новых Нидерландов — во владениях Ост- и Вест-Индской компаний. Здесь имелась климатически здоровая субтропическая и местами плодородная прибрежная зона, практически никем не занятая, за исключением кочевых бушменов и готтентотов, не представлявших серьезной угрозы. Белая колонизация оказалась здесь столь же возможной, как и в Новой Голландии, с дополнительным преимуществом в том, что поблизости не имелось конкурирующей европейской нации. Стоит отметить, что условия для первопроходцев ван Рибека сложились крайне суровые, ведь все приходилось строить с нуля, и здесь не было дешевой рабочей силы, как в азиатских фортах и факториях VOC. Строительного леса оказалось столь мало, что приходилось большое его количество ввозить из Скандинавии через Голландию, до обнаружения в 1760 г. лесов в восточной части района мыса. Когда Heeren XVII санкционировали основание новой колонии, они не предусматривали сколь — нибудь многочисленного белого поселения и долгое время, ради экономии средств, стремились сохранить его как можно меньшего размера. Существовал даже план, инициатором которого был Рейклоф ван Гуне (в 1655–1657 гг.), прорыть канал между бухтами Столовой и Фалсбай, дабы тем самым превратить мыс в легко обороняемый остров. Однако обстоятельства вынудили местные власти (или, как их называли до 1691 г., «командоров»), а через них и Heeren XVII согласиться, хотя и крайне неохотно, на расширение оригинального поселения до размеров, о каких и не мечтали его основатели.

Ван Рибек вскоре осознал, что бывшие солдаты, моряки, клерки и ремесленники не самый подходящий контингент для сельскохозяйственных работ, которые были необходимы, если поселению вменялось в обязанность снабжать восточных «индийцев» достаточным количеством свежего мяса, овощей, фруктов и другого провианта. Он и его преемник Захария Вагенер выступали за привлечение китайских рабочих, поскольку оба они служили на Востоке и были впечатлены результатами, достигнутыми китайскими огородниками на Формозе (Тайване) и Яве. Однако властям Батавии не удалось убедить китайцев эмигрировать в это отдаленное место, о котором те ничего не знали. И хотя ван Рибек настаивал, чтобы ему в качестве альтернативы прислали рабов, они стали появляться здесь в достаточных количествах не раньше, чем в 1670-х гг. наладилась торговля рабами с Мадагаскаром. Порабощение местных аборигенов было строго запрещено Heeren XVII, да и в любом случае опыт вскоре показал, что чистокровные готтентоты и бушмены оказались бесполезны в качестве наемных сельскохозяйственных рабочих, хотя из мужчин — готтентотов получались хорошие пастухи, конюхи и извозчики, а девушек и женщин-готтентоток иногда брали в домашние служанки.