Глубже - Робин Йорк

— Ты в порядке?

Я думал, что это не может быть лучше, но это происходит, когда она улыбается. И когда она двигается, испытующе покачивая бедрами в меня, а потом отстраняется.

Господи Иисусе.

Я делаю глубокий вдох и закрываю глаза.

— У меня все отлично.

— Хорошо.

Я еще не готов двигаться. Мне говорили, что я обладаю удивительной выносливостью, но теперь очевидно, что это верно только тогда, когда мне на все наплевать. С Кэролайн мне придется много работать, чтобы не стать королем преждевременных эякуляций.

— Уэст?

Она снова раскачивается.

— Хм?

— Ты собираешься трахнуть меня или как?

— Я когда-нибудь говорил тебе, что мне не нравятся властные женщины?

Она скользит подо мной, затем толкается вверх. Ее рот открывается в мягком «О». Потом она улыбается и смотрит на меня, как будто я такой умник.

Она делает это снова.

— Но я тебе…о.… нравлюсь… Боже мой!

Какой бы крошечный кусочек контроля я ни держал, я теряю его и начинаю двигаться, а она вместе со мной. Я сосу ее сиськи, целую в шею, за ухом, везде, где ей нравится. Вгоняю в нее член, смакуя каждый удар, тугое сжатие ее влагалища, то, как она стонет, скольжение наших тел, запах секса, который лучше любых духов, вкус пота на ее горле.

— Ты сможешь кончить вот так? — спрашиваю я.

— Я… не знаю.

Я кладу руку ей под задницу, приподнимая ее вверх. Она пищит.

— Лучше?

— О, ничего себе. — Через несколько секунд она говорит: — Жестче.

Музыка для моих ушей.

Я ускоряюсь, позволяю ей почувствовать больше моей потребности, больше моей жадности, и она принимает это. Она этого хочет. Она обхватывает меня ногами, впивается в меня пятками при каждом ударе, приподнимается и говорит:

— Уэст, да… Ох… Боже.

Я не думал, что она будет такой, такой открытой, такой громкой, но она такая, и мне это нравится.

— Так сработает?

Впрочем, мне не нужно спрашивать. Она вскидывает голову, пятками откидывается на кровать, становится беспокойной и отчаянной.

— Пожалуйста, — говорит она. — Пожалуйста.

Она всегда умоляет меня, когда собирается кончить. Мне это тоже нравится. Мне нравится сводить ее с ума так, что она теряет гордость и просто умоляет.

— Такая чертовски сексуальная.

А потом мы движемся быстро и безумно, и у меня нет никакого способа описать это так, чтобы это чего-то стоило. Я толкаюсь в нее до тех пор, пока глубже уже некуда, пока я уже не добрался туда, и нет ни ее, ни меня, только мы, наши тела, наш жар, это собирающееся удовольствие, раскаленное добела и опасное, слишком опасное, но мне все равно. Я не могу думать.

Я могу двигаться только вместе с Кэролайн, глубже, глубже, к центру чего-то большего, чем мы оба.

Она напрягается. Я стону. Она хватает меня. Я целую ее.

Она стонет, и ее голос срывается, прекрасный надтреснутый звук. Мои яйца сжимаются, радость обжигает меня, ее глаза закрываются, а мое сердце открывается, когда я смотрю, как она загорается от удовольствия.

Глава 9

МАРТ

Кэролайн

У нас было пять недель.

Я дразнила Уэста за то, что он считал дни нашей разлуки, хотя я провела их, таскаясь, сомневаясь в себе, разбитая от тоски по нему. Но когда мы были вместе, последние две недели февраля, первые три недели марта, нам было так хорошо, что каждый день казался годовщиной. Каждый день казался особенным, достойным того, чтобы запечатать его в альбоме для вырезок, запечатать в янтаре, спрятать подальше.

Вечера в пекарне. Душ в квартире, перекус на тихой кухне, попытка не разбудить Кришну, смех сквозь прикрывавшую руку. По утрам в постели Уэста, руки и губы, медленный, прекрасный ритм его тела, покачивающегося в моем.

То, как он двигается, всегда сводило меня с ума, но нет ничего лучше того, как он двигается внутри меня. Ничего.

Не знала, что это может быть так. Так грязно и так хорошо. Так великолепно и совершенно.

В течение пяти недель мы все время были вместе. Я вернулась к своему вампирскому расписанию, дремала днем, просыпалась посреди ночи и встречалась с ним в пекарне в его смену. Я училась в библиотеке, когда он там работал, устраивалась в кабинке на четвертом этаже и в тишине ждала, пока он соберет тележку с журналами, которые нужно было разложить на полках. Я запускала пальцы в его волосы, а он падал на колени под моим стулом, я прикусывала большой палец, чтобы не закричать, кончала на его пальцы и язык, скандально, запретно и счастливо.

Он целовал меня в столовой. Я брала его за руку, когда мы шли через двор. Мы мчались друг за другом по железнодорожным путям, каждый на одном из рельсов, балансируя с вытянутыми руками, толкая друг друга в руки, чтобы посмотреть, кто дольше продержится, кто упадет, кто победит.

Это были лучшие недели. В самый разгар февраля, в ледяной холод, у меня был Уэст, и мы были прекрасны и ярки, друзья и любовники, все время смеялись. Смеялись до тех пор, пока у меня не начинали болеть щеки и живот, и мне приходилось просить его прекратить, потому что это было так хорошо, что было больно.

Я любила его.

Я не говорила ему, но это было очевидно. Очевидно для меня, очевидно для Уэста.

Это было очевидно любому, кто обращал на это внимание.

Уэст сидит на краю матраса, склонившись над телефоном. Мне не нужно было вставать еще час, но я все равно встала. У Уэста были идеи.

Или, ладно, у пениса Уэста были идеи. Я проснулась от того, что его рот на моей шее, его рука тяжелая и горячая на моем животе, а его эрекция прижимается к моей заднице.

— Доброе утро? — спросила я. Потому что не была так уж уверена. Что это было добро, или что это было даже утро.

— М-м-м.

Это было почти все, что потребовалось, чтобы убедить меня. У него есть эта манера гудеть себе под нос, этот низкий, восхитительный звук, который вибрирует прямо в мой клитор. Это так сексуально. Это так похоже на Уэста. Одно — м-м-м, и я в деле.

Я имею в виду, на что жаловаться, когда ты с парнем, который великолепен и мил и который будит тебя медленным, неумолимым нажатием пальцев на твои трусики, раздвигая твои складки, скользя по твоему клитору и внутри тебя?

Не на что.

Он заставил меня тяжело дышать, перевернул меня, подложил подушку под