Восточный фронт. Черкассы. Тернополь. Крым. Витебск. Бобруйск. Броды. Яссы. Кишинев. 1944 - Алекс Бухнер

13 августа в 3.00 утру мы вышли к Мемелю[109] — примерно в 50 километрах южнее Ковно (Каунаса). Той же ночью без труда перебрались через реку в лодке, которую нашли на берегу. И снова шли пять дней, двигаясь в основном по ночам и избегая дорог. Ближе к концу дня 18 августа мы лежали в густом кустарнике. Внезапно мой верный товарищ, штабс-ефрейтор, поднял голову. «Послушай-ка!» — прошептал он. В тишине летнего вечера издалека доносились звуки артиллерийской канонады. Наконец-то мы приблизились к фронту. С забившимися от волнения сердцами мы двинулись в ту сторону.

Со всеми предосторожностями мы пробирались в темноте по вражеским тылам и приблизились к русской передовой. Небо освещалось мерцающими вспышками орудийных залпов, тишину ночи нарушали громоподобные разрывы снарядов. Тут мне пришлось объяснить моим товарищам, что у нас нет никаких шансов перебраться через линию фронта, держась группой, и что нам придется разбиться на малые группки по два-три человека.

Вместе со мной пошел только штабс-ефрейтор. Три дня и три ночи мы провели лежа у самой русской передовой. Весь первый день мы скрывались в пшеничном поле. Снаряды германской артиллерии ложились в опасной и неприятной близости от нас. С наступлением ночи мы по-пластунски поползли вперед. Мы слышали разговоры красноармейцев между собой, видели их силуэты и порой были так близко от них, что, как нам казалось, они должны были нас заметить.

Следующей ночью мы опять сделали попытку перебраться к своим, но снова были вынуждены отойти назад, так как были дважды обстреляны в момент приближения к передовой. И снова мы скрывались в пшеничном поле, от голода жуя уже налившиеся спелостью зерна. На третью ночь мы, наконец, решились пойти на прорыв. Небо заволокли плотные облака, тут и там раздавались пулеметные очереди, вверх взлетали разноцветные ракеты, хлопали винтовочные выстрелы. Пробираясь вперед, мы поняли, что уже добрались до вражеской передовой. Она представляла собой только одну траншею, довольно слабо населенную. Так как русские постоянно наступали, сильные оборонительные сооружения они не возводили. Парные часовые медленно обходили свои участки, остальные вповалку спали. Едва пара часовых несколько удалилась от нас, мы бесшумно перепрыгнули через траншею и осторожно поползли вперед. Никто даже не пошевелился. Русская передовая уже оказалась за нашими спинами. Я облегченно поднялся и встал на четвереньки. В то же мгновение вверх взвилась осветительная ракета, которую выпустил какой-то нервный часовой — русский или немецкий. За ракетой грянули пулеметные очереди, и мы вжались в почву нейтральной полосы. Только бы не схватить сейчас пулю!

При вспышке разрыва я увидел рядом с нами снарядную воронку и стал сползать в нее левой ногой вперед. В ту же секунду меня ослепила яркая вспышка взрыва, по ушам ударила взрывная волна. Я хотел было встать, но вместо этого рухнул на землю. Только тогда я понял, что наступил на немецкую противопехотную мину, которая оторвала мне левую ногу по колено. Мой товарищ тут же оказался рядом и помог мне перетянуть ногу ремнем, остановив кровь. Он что-то сказал мне, но я не понял, так как обе мои барабанные перепонки были разорваны взрывной волной. Правая рука сильно кровоточила, осколок мины сидел глубоко под левым глазом. Удивительно, но боли я совершенно не чувствовал, поэтому, поддерживаемый своим верным товарищем, поковылял вперед.

Внезапно мой штабс-ефрейтор, опустив меня на землю, куда-то исчез. Оставшись один, я лежал неподвижно и не хотел умирать. Постепенно я начал ощущать все более сильную боль. Затем мой товарищ, который, оказывается, успел добраться до германской передовой, вернулся с нашими санитарами, и они поволокли меня к нашим позициям. Это было ночью 31 августа. Я потерял левую ногу, получил рану в голову и правую руку. Но мы все-таки добрались до своих — спустя 10 недель адских переходов в тылу русских войск. Что сталось с остальными моими боевыми товарищами тех дней, я так и никогда не узнал...»

То же самое произошло, например, с группой Диркса[110]. Унтер-офицер Дирке был военнослужащим 36-го артиллерийского полка, который входил в состав 383-й пехотной дивизии.

«Сначала Дирке выбирался в одиночку. Затем ему повстречался унтер-офицер Бриксиус с четырьмя солдатами. Отстав от своей части, они уже в первую же ночь вышли к Березине. Весь день скрывались в болотах. Страдая от голода, они слышали лязг гусениц советских танков и гул машин, двигавшихся по шоссе на запад. У Диркса была карта местности, а у Бриксиуса — компас. С их помощью они смогли определиться на местности и наметить свой маршрут. Лесные ягоды в первые дни их блужданий еще не поспели. Но с каждым днем они становились все спелее и спелее. Вместо календаря немецкие солдаты определяли время по цвету ягод.

Время от времени им приходилось вступать в перестрелки с русскими патрулями и поисковыми отрядами. Попадались им и другие группы германских солдат, а однажды они повстречали экипаж сбитого «Хейнкеля-111». Какое-то время они двигались вместе, а затем снова расставались. Вплавь они преодолели Птичь, тогда как не умевшие плавать перебрались через нее на каком-то бревне. Затем пересекли шоссе, ведущее от Минска на Брест-Литовск. Дорогой им удавалось выпрашивать в крестьянских избах хлеб, а порой то тут, то там им подавали по кружке молока. Труднее было выпросить горстку соли или коробок спичек. Однажды они натолкнулись на большую группу таких же, как и они, солдат, выходящих из окружения, численностью около сорока человек, которой командовал полковник. Однако после встречи снова разошлись, каждая группа предпочитала двигаться своим собственным путем.

На группу Диркса наткнулся взвод из состава 52-го минометного полка и присоединился к ней. Лейтенант, командовавший взводом, стал подчиненным унтер-офицера Диркса. В этих обстоятельствах командовал не формальный ранг, а опыт. Остановившись в сыром лесу, они проштудировали карту и приняли решение: двигаться в сторону Восточной Пруссии.

Они перебрались через Неман. За время странствий окруженцы набрались хитрости, сноровки и опыта, став подобными старым трапперам (охотники на пушного зверя в Северной Америке. — Ред.) и лесным бродягам. Солдат Якобс, например, буквально за одну минуту закалывал овцу и бесшумно похищал ее из крестьянского овина, связав ей ноги и неся на своем ремне. Вся группа вместе с ним двигалась после этого дальше. Углубившись в лес, ее разделывали и жарили на костре. Однако все же чаще приходилось обедать украденной свеклой и зернами ржи.

Недели проходили за неделями. Форменная одежда изорвалась, тела отощали, лица обросли бородами. Однако болотистая местность осталась уже позади. Прошли немецкие солдаты и бассейн Немана в слабо населенной литовской глубинке с дружественно настроенными к ним «аборигенами». Заканчивалась седьмая неделя их странствий.

Но где же проходила теперь новая линия фронта? Они встречали свежие следы сражений. Однако война все еще шла впереди них, они никак не могли до нее добраться. Им приходилось сталкиваться с врагами. В одной из таких скоротечных схваток пали штабс-ефрейтор Ралль и ефрейтор Хуммель. Один из них тяжело раненным, а другой умирающим, они были оставлены при отходе остальной группы. Но вот, наконец, стал слышен голос фронта: громы орудий и пулеметные очереди.