Евангелие от Джимми - Дидье ван Ковелер

— Ты что, тоже следил за мной?

У нее даже голос сел от неизбывной печали. Я открываю рот, чтобы оправдаться; она качает головой и нажимает на «стоп», не заметив, что диктофон уже выключен. Кладет его в карман, встает.

— Я не буду ничего писать.

— Почему?

Она запихивает в сумку пресс-досье.

— Я ни капельки не верю в эту историю. Это предвыборный ход, ловкий трюк, а ты — и соучастник, и жертва. И я не собираюсь тебе помогать, даже чтобы напакостить республиканцам, так что позвони кому-нибудь еще.

— Эмма, я только хотел…

— Обеспечить меня сенсацией, ясно. Помочь мне выбраться из болота, в котором я увязла, после того как бросила тебя, потому что самой мне не справиться. Я поняла. Единственное, что осталось хорошего в моей жизни, — это память о тебе, а ты взял и все испортил. Я, может быть, и не выкарабкаюсь, Джимми, но выкарабкиваться я буду сама. Оставайся со своей дерьмовой сектой, разыгрывай из себя Мессию прайм-тайма, а я уж как-нибудь с моими садиками. Дьявол — он не там, где ты думаешь. Пока.

Она подхватывает сумку, пальто и уходит, громко хлопнув дверью.

Я остаюсь сидеть словно пригвожденный к стулу. Как я мог сделать ей так больно, желая только добра? Как мог до такой степени заблуждаться? И вот теперь, уже в гриме, за считаные минуты до прямого эфира, который сделает меня звездой мирового масштаба, я не знаю, как истолковать эту встречу, которая сломила меня, опустошила, выбила из колеи. Какой урок из нее извлечь? Гордыню или смирение?

Быть может, это было необходимо — отречение Эммы… Ее отказ понять меня, поверить, принять мою мотивацию был нужен, чтобы я вновь увидел свою истинную цель, оценил во всей полноте жертву, которую мне предстоит принести. Это послание, наверно, должно было дойти до меня через нее — как последнее «прости». Смирение: принять простую истину, что людей нельзя осчастливить против их желания; гордыня: все же верить, что их спасение в моих руках. Без гордыни не сделаешь ничего, без смирения сделаешь плохо.

Больше меня ничто и никто не держит; я пойду до конца, исполню мое предназначение, и пусть делают со мной что хотят.

— Ну, как прошло? Все в порядке? — спрашивает, распахнув дверь, ассистентка. — Подправим грим — и в студию: эфир через двадцать минут.

Нет, Джимми, только не ты, ты не имел права… Я вернулась домой, и так тошно мне, так безнадежно, хоть подыхай. Троих мужчин я любила в жизни, один за другим на моих глазах они становились безумцами, маньяками, истериками — полной противоположностью самих себя. Неужели я этому причиной? Есть женщины, которые приносят несчастье, а я — лишаю разума.

Джимми… Я хотела защитить тебя от всех невзгод — и от себя в том числе, от своего невезения и страха перед людским судом, которые сказываются на моем окружении с самого детства, я знаю. Но ты, Джимми, ты был первым, кто вернул мне веру в себя, потому что тебе так хотелось верить в меня: я была в твоей жизни не только для того, чтобы оттенять твои достоинства, и это было такое счастье — чувствовать себя любимой за лучшее во мне, пусть еще не состоявшееся. Когда я читала тебе несчастные двадцать страничек моего будущего обличительного эссе о религиозных лобби в Америке, ты восхищался так, будто оно уже написано: ты видел книгу, чувствовал, ты уже рекламировал ее своим клиентам. Мы с тобой так много друг другу дали. Нам было весело вместе, потрясающе в постели, мы были созданы друг для друга, друг другом, навсегда, пока нам хорошо… Между нами не было никакой грязи. Ты так просто принял существование моего мужа, что совесть совсем меня не мучила. Я никогда не встречала мужчины, настолько чуждого ревности, — впрочем, это легко тому, кто знает, что любим он, а не другой. Но ты искренне защищал его, ты ставил себя на его место, как будто заранее знал, что однажды и с тобой я захочу расстаться по той же причине — чтобы выжить.

Я солгала тебе. Один-единственный раз: когда от тебя ушла. Моя работа была всего лишь предлогом. Я не могу, никогда не могла калечить жизнь тем, кого люблю. Снять с тебя презерватив, теперь, когда ты больше не был моей тайной, легализовать наши отношения, заполнить запрос на беременность, вовлечь тебя в забег наперегонки со временем, в медицинский марафон, в порочный круг обследований, лечения, попыток? Эта гонка на выживание была мне отчаянно необходима, но она убила бы нашу любовь — сколько я видела тому примеров вокруг нас! Я не хотела навязывать тебе эту роль. Я хотела тебя защитить, потому и ушла — чтобы сохранить хотя бы в прошлом незамутненную чистоту того, что у нас было. Я поступила как эгоистка, знаю. Мне бы довериться твоему умению меняться, но я не хотела, чтобы ты менялся.

Ты, конечно же, ничего не понял. Я убедила тебя, что дело в деньгах, что я хочу дать моему ребенку отца, который бы нас обеспечивал. Я решила, тебе будет легче считать меня дрянью. Нельзя было позволить тебе уговаривать меня: я слишком боялась передумать. И вот результат. Если бы я осталась в твоей жизни, если бы мы поженились, тебя никогда не втянули бы в аферу, ты не стал бы жертвой секты, добычей этих гуру, которых я ненавижу. Я во всем виновата, а теперь ты предлагаешь мне выставить напоказ нашу близость, чтобы создать себе имя в лучах твоей славы.

Я сгибаюсь в приступе тошноты над унитазом. Даже рвоты не получается. Ничего не получается. У меня все не как у людей. Нет ни единого желания беременных женщин: не хочется суши среди ночи, анчоусов с киви, шоколада с вермишелью… Классическое питание в урочные часы. Пицца «Маргарита», готовые салаты, обезжиренный йогурт.

Я никак не могу себя заставить сесть за Праздник орхидей — крупнейший конкурс тепличных растений в Коннектикуте. Из требуемых трех тысяч знаков я написала девятьсот двадцать восемь. Статью надо было сдать вчера. Включаю телевизор, канал BNS. Органная музыка и барабанный бой, стробоскопический свет в огромном нефе собора Святого Иоанна Богослова. Пастор Ханли расхаживает по клиросу в маоистском костюме с воротничком священника, микрофон HF поблескивает диадемой в волосах. Гигантский портрет Джимми вырисовывается над его головой, и слова ХРИСТОС ВЕРНУЛСЯ огромными лазерными буквами проступают под сводом.

— …Да, понятие Добра покинуло нашу цивилизацию! Осмотритесь вокруг: Добро больше не борется со Злом, борется лишь меньшее Зло со Злом большим! Но теперь все изменится, братья, ибо Добро вернулось к нам! Вот оно, величайшее событие, которого человечество ожидало двадцать веков! Но не о научных доказательствах его воплощения мы будем говорить сегодня: они будут доступны каждому в интернете сразу по окончании этой мессы, так же как документальные свидетельства происков сатанинских сил, захвативших власть в Белом доме и в Ватикане, которые в преступном сговоре хотели лишить человечество его Спасителя! Да пребудет царствие Его, сила и слава ныне, и присно, и во веки веков!

— Аминь! — хором отзываются пять тысяч голосов в нефе и трансепте.

— И в это благодатное воскресенье, ознаменованное Вторым Пришествием, на которое мы столь долго уповали, братья мои, оставим пока доказательства и возрадуемся! Ибо Церковь Второго Пришествия, последнее пристанище истинных христиан на земле, потрясена до основания, преображена и горда тем, что принимает в прямом эфире на канале BNS, под кровом величайшего храма, когда-либо построенного человеком для своего Создателя, Того, кто был, есть и будет Сущий навеки… Иисус Христос, Господь наш, кровь Нового и вечного Завета, пролитая во искупление грехов при Понтии Пилате и ныне клонированная вмешательством Святого Духа, дабы вновь воплотить на наших глазах всесильность Всевышнего… Встречайте — Джимми Вуд!