Квартира в Париже - Келли Боуэн

сумочкой под мышкой и бокалом шампанского в руке она будто в глубокой задумчивости машинально теребила неизменный кулон на шее.

Во рту вдруг пересохло, и, с трудом сглотнув, он приблизился к ней и с ходу выпалил:

– Прошу прощения.

Лия медленно обернулась и окинула его невозмутимым взглядом.

– Добрый вечер. Я тоже рада встрече, Габриэль. Вы знаете, выставка получилась потрясающая. Такой замечательный любезный персонал.

– Вы, кажется, не расслышали…

– Я все прекрасно слышала. Просто не пойму, за что вы извиняетесь, потому что все это, – она помахала вокруг рукой, – превзошло мои самые смелые ожидания. А если вы решили, что я в претензии за нераскрытую тайну происхождения этой коллекции или ее связи с моей бабушкой, пожалуйста, не беспокойтесь. Результаты вашей работы определенно стоят потраченных денег…

– Я хочу извиниться за ложь.

Она отпустила кулон.

– Ложь? Какую?

– О поцелуе. Я совершил в жизни немало ошибок, но тот поцелуй к ним не относится. Ошибка как раз в том, что я не хотел это признать.

Получив в ответ лишь неопределенное хмыканье, он так и не понял, о чем она думает.

– В тот день вы верно подметили: я всю жизнь прячусь. Боюсь потерпеть неудачу.

Он достал из кармана потрепанный листок.

– Хочу вам кое-что прочитать.

– Что это?

– Письмо Софи моему дедушке. Нашлось в том конверте, что вы обнаружили в Милбруке на чердаке.

Она тихонько ахнула:

– Ну что вы, не сто́ит, это же ваше семейное дело…

– Нет. Вы должны его услышать.

Он набрал в грудь побольше воздуха и начал читать. Закончив, снова сложил письмо.

– Дедушка будто повидался с сестрой, хоть и мельком.

Габриэль протянул листок Лии.

– Он оказался прав. Она ни на секунду не прекращала борьбу.

Не в силах вымолвить ни слова, Лия взяла письмо.

– Софи писала письмо Уильяму, но ее слова запали мне в душу. Я тоже сторонился людей, ведь так было легче. У меня не хватало смелости жить как она. Много времени потратил впустую.

– Габриэль…

– Погодите, дайте сказать. Я попробую себя перебороть. Выбраться из своего кокона и рискнуть. Может, кроме тех картин, что вы приобрели, больше никто ничего не купит, но попытка не пытка, так ведь? Откуда мне знать…

Не дослушав, Лия приподнялась на цыпочки и едва коснулась его губ, оставив на них вкус шампанского.

– Между прочим, об этом тоже жалеть не собираюсь.

– И я, – выдохнул он.

– Вы мне доверяете?

– Прошу прощения?

– Вы мне верите?

– Да.

– Хорошо. Тогда пойдемте.

Оставив пустой бокал на подносе проходящего мимо официанта, она схватила Габриэля за руку, переплетаясь с ним пальцами, как будто для них это совершенно привычное дело, и повела мимо пейзажей и картин импрессионистов в небольшой уголок, отгороженный матовым стеклом.

Там тоже прохаживались зрители, поодиночке и небольшими группами, переговариваясь вполголоса или молча любуясь картинами. На ровной белой поверхности противоположной стены переливались красками несколько ярко подсвеченных полотен.

Тут Габриэля охватило какое-то неизведанное до сих пор чувство, от которого бросило сразу в жар и холод, перехватило дыхание, по коже побежали мурашки, и, отпрянув от Лии, он прохрипел:

– Что же вы натворили!

Она замерла на месте, не отрываясь от полотна, на котором кружилась в танго пара, выхваченная из мрака ночи светом уличного фонаря. А с соседнего холста на зрителя смотрела балерина, пылая страстью к своему творчеству.

– Эти… – Габриэль запнулся и начал снова. – Эти картины…

– Тоже относятся к выставке, не меньше всех остальных. Им здесь самое место.

– Нет. Они же не из коллекции.

– А вот и нет. Как ни парадоксально, может статься, на самом деле из всей коллекции мне кроме них ничего и не принадлежит. А эти точно мои. Где хочу, там и выставляю. Кому хочу, тому показываю.

Габриэль не ответил, но приблизился к первому полотну и склонился над небольшой пояснительной табличкой с надписью жирным шрифтом:

APRÈS, 2017

ХУДОЖНИК НЕИЗВЕСТЕН

ИЗ ЧАСТНОЙ КОЛЛЕКЦИИ АУРЕЛИИ ЛЕКЛЕР.

– Художник неизвестен?

Габриэль выпрямился и уставился на Лию в упор.

– Ну не могла же я вас насильно впутывать. Вы пока неизвестный художник, так и написано. Заявлять о себе или нет – решать вам. Мое дело сторона.

Она достала из сумочки ещё одну белую табличку и вручила ему.

От висевшей на стене она чуть отличалась лишь текстом:

APRÈS, 2017

ГАБРИЭЛЬ СЕЙМУР

ИЗ ЧАСТНОЙ КОЛЛЕКЦИИ

АУРЕЛИИ ЛЕКЛЕР.

– Можете заменить или оставить как есть. Никаких затрат. Никакого риска. Картина останется здесь, а через месяц, после закрытия выставки, я заберу ее домой, а вы можете сколько угодно рассовывать свои работы по чердакам Милбрука.

– Вы не понимаете. Черт возьми, выставлять собственные работы – это одно, а примазываться к целой галерее чужих гениальных творений – совсем другое дело!

– А кто, черт возьми, имеет право решать, чьи творения гениальны, а чьи нет? – медовым голоском осведомилась Лия. – И нечего тут прибедняться.

– Опять вы за свое, – проворчал он сквозь зубы.

– А вы опять ошибаетесь.

– А вот и нет.

– А вот и да, – раздался позади знакомый голос.

Габриэль от удивления крутнулся волчком и обнаружил гибкую изящную даму с округлым лицом, увенчанным короной темно-рыжих волос, в воздушном светло-кремовом платье.

– Оливия! – ахнул он и склонился к ней, сжимая в дружеских объятиях. – Вот так встреча! Сколько лет, сколько зим! – Потом озадаченно отпрянул: – Какими судьбами… – и тут его осенило. – Господи…

– Нет, он тут ни при чем, – улыбнулась Оливия, похлопав его по плечу, и, скользнув мимо них с Лией, встала перед вторым полотном, от которого как раз отошла небольшая группа посетителей. – Это Лия меня уговорила. И правильно сделала. Кстати, название прямо в точку. Танец – моя первая страсть, и на всю жизнь.

Габриэль ущипнул себя за переносицу.

– Как она тебя нашла?

– Оказывается, среди танцовщиков Королевского балета не так уж много семейных пар, – объяснила Лия, подходя к любующейся своим портретом на стене Оливии. – Так что долго искать не пришлось.

– Сколько лет мы знакомы, Габриэль Сеймур, а об этом я даже не подозревала, – удивилась Оливия. – Не знала о твоем выдающемся таланте.

– Это не…

– И не спорь, – перебила Оливия, – пока не ляпнул такого, о чем всю жизнь будешь жалеть.

Лия отвернулась, но он успел заметить ее улыбку.

– Знаешь, когда муж увидел картину, даже прослезился, – продолжила Оливия, – а он не из особо чувствительных. Да что уж там, вместе плакали. Так что если тебя Лия назовет адским талантищем, сразу кивай и благодари.

Габриэль только хмыкнул, прикрыв глаза.

– Попробуй еще раз.

– Спасибо.

– Ну вот,