Квартира в Париже - Келли Боуэн

воробьев на ветках, не услышит разговор.

Она остановилась перед Уильямом, но он не заметил ее присутствия.

– Мистер Сеймур? – окликнула его Эстель.

Ответа не последовало.

Эстель поставила сумку на траву, склонилась над братом Софи и, взглянув на него, тяжело вздохнула. Уильям истощал, осунулся, под глазами пролегли тени, что тем не менее не скрыло знакомой великолепной осанки, как у героев скандинавских саг, превращавшей его сестру в снежную королеву.

У него были такие же поразительные светлые глаза, как и у Софи, только пустые, безразличные, с узкими зрачками.

Морфий, без сомнения. Эстель миллион раз видела такое на поле боя, и как следствие, помутнение сознания и потерю ориентации. На самом деле сейчас было неважно, что она скажет Уильяму Сеймуру, потому что он вряд ли что-то из этого вспомнит.

Его руки безвольно лежали на одеяле, покрывавшем колени. Костлявые коленки выдавались под одеялом, справа виднелась нога в ботинке, слева было пусто.

– Здравствуйте, Уильям, – тихо поздоровалась Эстель и взяла его за руки. Кожа была холодной и влажной на ощупь, и если ему ее жест не понравился, он этого не показал. Сама она была почти уверена, что он даже не ощущает ее присутствия.

– Я дружила с вашей сестрой, – начала она. – Она столько о вас рассказывала, что было понятно, как сильно она вас любит.

Она сжала его руки, словно хотела, чтобы он ее заметил.

– Мы недолго были знакомы, но мне хотелось рассказать вам о ее смелости, находчивости, самоотверженности и уме. Я так ею восхищалась, Уильям. Но у меня не было возможности признаться ей, поэтому я говорю это вам.

Эстель замолчала, у нее снова перехватило горло. Уильям не шелохнулся.

– Она спасла мне жизнь, – прошептала Эстель. – И много других жизней.

Почти никто никогда не узнает о подвиге, который она совершила.

Это Эстель увидела, как на залитое лунным светом поле спикировал обещанный самолет «Лиззи». Борцы Сопротивления из группы Вивьен обозначили место посадки, и когда самолет коснулся земли, пилот не выключал мотора. Эстель поднялась на борт вместе с мужчиной, отрекомендовавшимся просто «Анри».

Не прошло и двух минут после посадки, как «Лиззи» поднялась в небо и заложила крутой вираж в сторону побережья Англии. Эстель съежилась в ожидании грохота орудий, которого не последовало.

Когда за бортом блеснула серебристая гладь Ла-Манша, она беззвучно расплакалась. Второй раз она дала волю слезам, когда вручила маленькую коробочку с пленкой женщине по имени мисс Аткинс в прокуренной квартире на Бейкер-стрит и объяснила, почему разведчица Селин не доставила ее лично. Какую жертву она принесла.

Уильям Сеймур так и сидел, уставясь в пустоту, дыша неглубоко, но ровно, не отдергивая влажных рук из ее ладоней.

– И не вздумайте сдаваться, – заявила Эстель. – Потому что Софи ни на секунду не сомневалась, что вы все преодолеете. Слышите? – Она наклонилась ближе к Уильяму. – Ей твердили, что, даже если вы выжили после падения самолета, летчиков живыми в плен не берут. А взяли бы в плен, то вы не перенесли бы тех бесконечных дней, недель и месяцев ада, в который попали. Твердили, что вы погибли, а она не верила. Понимаете?

Уильям все так же сидел с застывшим лицом, но его пальцы дрогнули у нее в руках.

– Не сдавайтесь! – повторила Эстель. Она выпустила его руки, выпрямилась, отряхнула кремовый подол от приставших травинок и комочков земли и вдруг с какой-то неожиданной злостью подхватила сумочку. Впрочем, все лучше беспросветной скорби.

– Мне не удалось спасти вашу сестру, и я никогда себе этого не прощу. Так не повторяйте моих ошибок. Не разбивайте ее надежды, пользуйтесь подарком судьбы, которого ей не досталось. Научитесь снова жить, Уильям Сеймур.

Эстель развернулась и двинулась прочь, чтобы случайно не выплеснуть на него собственные сожаления, вину и бессилие потоком несправедливых обвинений. Дойдя до киоска, остановилась и принялась разглядывать коллекцию сельских и морских пейзажей.

Встревоженная экономка, заламывая руки, вышла к ней навстречу.

– Он что-нибудь ска…

– Хочу купить картину, – перебила Эстель.

Имоджен растерянно открыла рот.

– Прошу прощения?

– Хочу купить картину мистера Сеймура.

Экономка уставилась на нее как на сумасшедшую.

– Ну что вы, это необязательно…

– Вот эту.

Эстель подошла ближе к киоску и взяла небольшой прямоугольный холст в простой деревянной рамке, на котором Милбрук резко выделялся на фоне ярко-голубого неба. Легкие штрихи зелени вокруг дома уступали место лужайкам, написанным размашистыми мазками.

Она оглянулась на Уильяма Сеймура, который вскинул голову, вглядываясь во что-то, ведомое лишь ему одному.

– Зачем она вам? – удивилась Имоджен, принимая деньги. – Тут слишком много.

– Вложение капитала, – ответила Эстель. – Когда он прославится, эта картина подорожает в сотню раз. На меньшее я не согласна, так ему и передайте.

И двинулась назад по старому тракту в сторону центра городка, а экономка застыла, глядя ей вслед.

Дойдя до места, где впервые сошла на берег, Эстель остановилась и опустила сумочку на землю, чтобы уложить туда небольшую картину рядом с листом бумаги, который передала ей мисс Аткинс за день перед поездкой в Норфолк. Горизонт был на том же месте, от встречи лазурных неба и моря так же захватывало дух.

Во Францию Эстель не вернулась. Она осталась в Англии работать в Межведомственном исследовательском бюро, учить агентов вроде Софи, как себя вести, разговаривать, есть, курить, что заказывать в кафе. Множеству тех мелочей, от которых однажды может зависеть их жизнь.

В тот день, когда горожане наконец устроили массовые гуляния на лондонских улицах, мисс Аткинс призналась, что помощь Эстель оказалась неоценимой. Эстель участвовать не стала. Только попросила мисс Аткинс об услуге.

Заветный листок теперь лежал рядом с оптимистичным образом Милбрука, и Эстель достала и принялась перечитывать длинный список, хотя уже выучила его наизусть.

На листе было три колонки с фамилиями узников амьенской тюрьмы, брошенных туда фашистами до взрыва. В первой – общий список. Во второй – сбежавшие после разрушения тюрьмы от бомбежки в 1944 году. В третьей – пойманные беглецы.

Жером де Кольбер значился только в первых двух.

Пора было возвращаться во Францию.

Только не в ту парижскую квартиру, ставшую вечным напоминанием о ее провалах. Зато картина и эти списки стали символом надежды.

Что единожды утраченное можно обрести вновь.

Глава 24

Габриэль

ЛОНДОН, АНГЛИЯ, 20 октября 2017 года

10 июля 1943 года.

Дорогой Уилл,

Если ты читаешь это письмо, значит, ты добился того, чего не смогла я, и вернулся домой. Сейчас я пишу письмо, не зная, где ты, что с