Камуфлет - Антон Чиж

Возможно, ответы знал господин, зябнувший в пролетке, но и он молчаливо озирал расстилавшее пространство. Вдруг ему привиделось нечто любопытное в дальнем конце площади. Расстегнув пальто, наблюдатель извлек полевой бинокль, пристроил зрительные трубы за спину возницы и прошептал:

— Молодец, тоже терпения не хватило.

Интерес будила фигура в мундире жандармского полковника, неторопливо гулявшая поблизости от Певческого моста.

Господин продолжил бы следить за офицером, но к нему поворотился сидевший на козлах:

— Прибыли, господин полковник.

И правда, от конного империала к фигурной решетке дворца гусиными шажками двигалась колонна девчушек, обшитых с одного куска серой мануфактуры. Процессию из двадцати сироток сопровождала дюжина дам в наглухо задраенных платьях откровенно серого фасона. Впереди вышагивал дородный господин, то и дело промокавший лоб.

Колонну встретил караул дворцовой полиции. Возглавляющий ее господин с поклоном что-то доложил, дежурный ротмистр пересчитал наличный состав барышень, сверился со списком и, отдав честь, дозволил следовать во внутренние помещения. Серая толпа змейкой проскользнула в обитель высшей власти.

Господин в пролетке повел биноклем по площади и пробормотал тревожно:

— Где же ты, голубчик?.. Не опоздал бы…

Словно по команде, из арки Генерального штаба вылетела пролетка, лихим виражом миновала полосатую будку гвардейского караула и под грохот булыжника встала, как вкопанная, перед дворцом. С подножки торопливо спрыгнул пассажир, облаченный в парадный сюртук, шитый петлицами с серебряными звездочками и золотыми просветами, поверх которых красовались золоченые двуглавые орлы в венках из лавровых ветвей. Неловко придерживая шпагу гражданского образца с серебряным темляком и кистью, он кивнул на ходу ротмистру и торопливо проследовал в ворота.

Бинокль укрылся под полой пальто. Взамен полковник Герасимов извлек карманные часы дешевого польского серебра, с которыми никогда не расставался, впрочем, и засек время:

— Двадцать минут, с запасом — в половине одиннадцатого…

Именно столько отвел себе Александр Васильевич на зябкое ожидание.

Тревожное ожидание не оправдалось. К несказанному облегчению, почтили не личной, а общей аудиенцией. Родион Георгиевич и так выдержал строгий допрос: «Зачем с утра пораньше парадный сюртук со шпагой?», отговорился заседанием в министерстве, как водится, не мог достать извозчика и сейчас занимался тем, что приводил в порядок растрепанные чувства. К тому же мешала шпага. Казалось, она задирает фалду или уткнется меж ног.

Депутацию гостей, включая репортеров благонамеренных газет, отвели в предел Малого парадного зала, где наскоро объяснили, что позволительно в присутствии монарших особ.

Наконец вензельные двери медленно открыли величественную залу.

Их попросили пройти.

Ее Величество Государыня Императрица восседала на уютном диванчике в окружении Их Светлостей Великих княгинь, держа на коленях Его Императорское Высочество Наследника Цесаревича и Великого князя Алексея Николаевича. Будущей самодержавный властелин одной шестой части суши и прилегающих морей, с интересом разглядывал новые лица, но более стараясь поймать кружева маменьки.

Долгожданный цесаревич казался здоровым и упитанным ребенком. Притом удивительно симпатичным, если не сказать очаровательным. Случилось маленькое чудо — немецкая кровь испекла сдобный русский пирожок. На мордашке аппетитно пухлились румяные щеки. Если бы не статус ребенка, Ванзаров не удержался и ущипнул пышку.

Алексей отличался красивым, чуть полноватым овалом лица и удивительными глазами: огромными, словно сошедшими с картин Рафаэля. Ребенок вобрал лучшее обеих пород: тонкие сжатые губы от датского дома, крепкий нос — от Романовых. В платьице и с русыми кудряшками он казался очаровательной куклой или шестой девочкой в семье. Через года у России будет поразительно красивый царь.

Между тем наследник изволил развлечься и потянулся к полу, чтобы цапнуть башмачок фрейлины. Императрица подхватила сына, строго выговорив:

— Нелзья, Алексис, как вам нье совесно? Ай-ай-ай!

Говорила она с мягким акцентом.

Характер у ребенка оказался бойкий, но покладистый. Он послушно вернулся на колени матери, но тут заметил другую игрушку — блестящие пуговицы мундира Ванзарова, протянул пальчик и заявил:

— Ася!

Вне протокола улыбнулся Родион Георгиевич монаршему вниманию, и честно говоря, захотел схватить карапуза, посадить на закорки да покатать «лошадкой». Какое все-таки счастье — мальчик в семье!

Барон Фредерикс направил церемонию приема в правильное русло. Нынешнее событие лишь недавно появилось в дворцовом протоколе. После катастрофы января в высших сферах поняли, что императору не хватает прямого общения с народом в виде верноподданнического изъявления чувств. Те, кто готов был от чистого сердца выказать благонамеренность, допускались непременно. Во дворце и Царском уже побывали депутации фабрично-заводских рабочих, промышленников, купцов, земства, сестер милосердия, матросов с «Варяга», фронтовиков Манчжурии и даже банкиров. Депутации от просвещенной интеллигенции так и не дождались, потому сгодились сироты. Напоследок. Но прием отнесли государыне. Лучшие из обездоленных детей должны были лично засвидетельствовать почтение к монархии под присмотром преподавателей.

За сирот выступал директор Никольского института Вячеслав Пантелеймонович Кулебяко, вернее он зачитывал полагающийся адрес, но так переполнился чувств верноподданнических, что дрогнул голосом и пустил слезу. Трогательный момент излился хоровым исполнением тоскливой песни на стихи Шиллера.

Наследник откровенно заскучал и сладко зевнул.

— А теперь, Ваше Величество, позвольте от имени всех сирот империи, согреваемых вашей неисчерпаемой заботой, преподнести скромный подарок Его Императорскому Высочеству. — Директор сломался в глубоком поклоне.

Императрица вынужденно улыбнулась.

Дамы в серых платьях передали короб, расписанный жар-птицами.

Алексей заметил короб, расписанный жар-птицами, и оживился.

Лично рукою Кулебяко деревянная крышка была снята. Вздох удивления прошелестел среди фрейлин. Чтобы скопить на такой подарок, всем сиротам империи пришлось бы работать, не покладая рук, десятилетия. Фигурка серебряной птички в бриллиантах произвела фурор.

— Прошу оказать честь — поднести лично, — сладострастно прошептал Вячеслав Пантелеймонович и сунул феникса Ванзарову. — Раз уж мы имели счастье приютить ваших дочурок. Так сказать, в знак нашего благорасположения…

Спорить, отказываться или протестовать в Высочайшем присутствии было немыслимо и невозможно, с какой стороны ни посмотри. Следовало и виду не показать, насколько неожиданным, странным, но совершенно логичным оказался этот сюрприз. Все-таки филеры не зря провели бессонную ночь.