На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ

Почему-то на экране появляется веревка. Она разделяется на две части (мы с женой смеемся: цензура выбросила кусок из фильма, но оставила зачем-то обрывок веревки, и от этого «абсурд» фильма и действительности приобрел еще большую глубину — для тех, кто знал, что выбросили. По фильму за лодкой России плывет плот Украины с казаком и его любимой, и казак разрубает веревку).

А вот «матушка-царица» едет по дороге. По бокам — фанерные дома и сады. Это знаменитые «потемкинские деревни» — символ истории Российского государства от Екатерины, которую так уважали европейские вольнодумцы Дидро и Вольтер, до Леонида Ильича Брежнева.

Героиня фильма — молодая мать кормит грудью… топор, русский царизм. Течет кровь.

И встают перед глазами полки казаков, согнанные Петром Великим строить Петербург, новый центр хищного государства, и тысячами легшие костями от голода и непосильного труда.

1933-й год, когда Москва выкачала и сгноила хлеб, а хлеборобы миллионами умирали от голода.

Когда мы с Таней вышли из зала, оба находились почти что в истерическом состоянии.

Ни думать, ни говорить не хотелось.

Я только бросил главное для себя:

— Нужно рвать с этой лодкой!

Михаил Брайчевский воздействовал не на эмоции. Это была первая, по-настоящему марксистская самиздатская книга, анализирующая роль Богдана Хмельницкого и его договора с русским царем. Ни грана национализма. Только факты и классовый анализ проблемы. Брайчевский отбрасывает вульгарно-социологические довоенные писания о Богдане-предателе Украины и послевоенные, русофильские — как о герое. Брайчевский блестяще доказал слова Шевченко, что союз с Москвой поставил украинцев в еще более страшное положение, чем было при шляхетской Польше. Украина из страны поголовной грамотности, развитой культуры, страны, стоявшей на пороге установления буржуазного строя, фермерски-мануфактурного, попала в кабалу крепостничества.

Но самое важное у Брайчевского — анализ классовой позиции Богдана Хмельницкого, который пошел за помощью к царю только потому, что побоялся опереться на казачество и крестьянство. Тезис советской историографин о том, что Хмельницкий выбрал единственный возможный вариант (т. е. выбрал наименьшее зло — Россию), опровергнут Брайчевским полностью.

К Богдану не применима моральная оценка «предатель». Он любил свою Родину, но смотрел на нее глазами казацкой верхушки, мечтавшей стать новым хозяином оказаченного, свободного крестьянства. Он и не задумывался над вариантом опоры только на силы своего народа. Гораздо более близким союзником был русский царь. Но любовь Хмельницкого к Украине была столь велика, что когда он увидел первые плоды союза с царем, то стал вести тайные переговоры со шведами.

Смерть помешала ему осуществить этот неглупый вариант: Швеция далеко, и Украина была бы в самом деле автономной (а в дальнейшем, окрепнув, имела бы возможность стать независимой).

Мазепа при Петре I пытался осуществить эту идею, но опять неверие в силы и разум народа привели его к поражению и к окончательному закрепощению Украины Россией.

Своей работой Брайчевский доказал, что марксистская методология не исчерпала себя, а способна глубоко проникать в историю, если применяется объективно, с учетом совокупности исторических фактов.

В украинском самиздате появилась серия откликов на статью А. Полторацкого «Кого опекают некоторые гуманисты» (об арестованных ранее Чорновиле и Караванском), Василий Стус в своем письме напоминает Полторацкому о его доносительской деятельности в антиукраинских погромах 30-х годов, когда Полторацкий называл известного юмориста Остапа Вишню «фашистом и контрреволюционером», «кулацким идеологом» и т. д.

Вообще в 1969 г. украинский самиздат окреп, стал более острым и политическим.

Мы не успевали отпечатывать на машинке, переводить на русский.

К тому же, А. Фельдман переводил с чешского и польского. Он перевел очень интересную статью о процессе Сланского, главы из «Признания» Артура Лондона, книгу И. Дойчера «Неоконченная революция».

В конце июня руководитель демонстрации рабочих на ГЭС майор Грищук был арестован в Москве. Его послали в ЦК КПСС рабочие с жалобой на свои жилищные условия. В «Вечернем Киеве» появилась статья «Двойник Хлестакова». Не называя местности (ГЭС), не говоря ни слова о демонстрации, на Грищука обрушили поток брани и лжи. Оказалось, мол, что Грищук собирал деньги у легковерных людей, обещал квартиры. Он поехал в Москву и там пропивал их. Ссылаясь на его брата, опять же намеками, ставили под сомнение его участие в войне и поведение в фашистском лагере.

Я пытался найти его семью, его друзей, узнать о суде — Грищук провалился, как в воду канул. Так до сих пор о нем, о его судьбе ничего не известно. Воры мне говорили, что встречали его на «этапе» — в Днепропетровскую психушку. Но там его не было. Может, умер, может, убили, может, где-то в психушке, в лагере, тюрьме…

*

Арестовали в июле Генриха Алтуняна.

Перед арестом Алтунян ездил в ЦК КПСС, требовал восстановить его в партии. После беседы, где ему недвусмысленно сказали, что он будет посажен, если не замолчит, он передал в самиздат запись беседы. Алтунян запустил в самиздат также свое письмо генералу Бережному, который в Харьковском университете рассказывал о националистической подпольной террористической организации Алтуняна (при обыске у отца Алтуняна нашли именное оружие, не годное для употребления, а у Пономарева попросили в Музей революции оружие отца, тоже именное). Алтунян спрашивал, о каком национализме идет речь? Сам он армянин — значит, армянский. Среди его друзей — украинцы, русские, евреи. По месту жительства — украинский, но т. к. шли намеки на еврейство, значит — сионистский?

Перед поездкой в Харьков мы с Таней съездили в Западную Украину, в Карпаты.

По пути в Западную Украину видишь, как меняются колхозники и их хаты. В Восточной часто видишь еще шевченковские хаты, под соломой. Крестьяне хмурые, лица у них стертые, однотипные, без мысли. Но с каждым селом на Запад уменьшается число хат под соломой, они становятся чище, на стенах появляется орнамент, двери, окна и крыши — с резьбой. (Немного напомнили мне Западную Украину некоторые хаты крестьян в Баварии.) Лица более разнообразные, в них — мысль. В самих Карпатах меня поразили гуцулы, древнее племя с очень своеобразным языком и обычаями. Походка стройная, лица — гордые.

Мы останавливались у одного из них на ночь. Денег не взял. Ночью разговорились. Он вначале боялся русского языка моей жены, нашей городской одежды. Что можно ждать от людей в городской одежде и с русским языком? Пропаганды, доносов. Но, увидев, что мы знаем многое из украинской истории, культуры, немного приоткрылся.

Он хвалил австрийские времена (был скот, хлеб, в лесах — много дичи). Хуже отзывался о польских временах: развращение молодежи приезжавшей знатью, облавы на дичь, истребившие немалую часть фауны. Жандармы и их произвол. О