На карнавале истории - Леонид Иванович Плющ
Шрифт:
Интервал:
*
В апреле я съездил в Москву.
Петр Григорьевич Григоренко рассказал мне о новых формах провокации КГБ по отношению к нему.
В армии, на заводах рассказывали о нем, что он еврей, что, вступая в партию, он солгал, что по национальности он украинец. Это обвинение смешно, конечно, юридически и даже по партийному уставу, но не смешно, когда видишь спекуляцию на низменных инстинктах «масс».
КГБ стал распространять анонимное письмо, якобы написанное крымскими татарами. В этом письме утверждалось, что Григоренко — антисоветчик и сумасшедший.
Как-то Петр Григорьевич показал мне на окна соседнего дома. В них виднелась какая-то аппаратура (они вовсе не скрывали слежку за ним, чтобы запугать приходивших к нему). Однажды к Григоренко зашел западный журналист. В ответ на вопрос о преследованиях Петр Григорьевич показал на свисающий над окном с дерева какой-то предмет.
— Подслушивают! Нагло вовсе — со всех сторон, во всех комнатах!
На следующий день этот микрофон убрали.
17 апреля неизвестное лицо предложило по телефону встретиться. Григоренко не задумываясь ответил:
— Приходите.
В наших условиях не стоит спрашивать: «Зачем?» Бывают случаи, когда такой вопрос провоцирует рискованный ответ: телефон-то подслушивают.
Неизвестный отказался придти к Григоренко и предложил встретиться у комиссионного магазина.
— Я приду с газетой в руке, — сказал «конспиратор».
Зинаида Михайловна, жена Петра Григорьевича, про
комментировала:
— Как всегда, видны ослиные уши КГБ.
И в самом деле, почти всегда сталкиваешься с этими ушами. То, что плохо работают заводы, институты, колхозы, ЦК и Политбюро, — это еще понять можно. Но душа и суть советского общества, единственно информированная, хорошо обеспеченная и могущая самой себе позволить не лгать, даже она не умеет работать как следует.
Как часто мы смеялись — предложить что ли, чтобы нас взяли консультантами по обучению КГБ «чистой» работе? А то стыдно как-то за опекуна нашего.
Кто-то из друзей предупредил о том, что встреча с «неизвестным» — давно подготовленная крупная провокация.
19-го к магазину подошла большая группа друзей Григоренко. Там уже стояли «ослиные уши» — много старых знакомых по процессам, по обыскам, по слежке. Стояли машины КГБ, в одной из них сидел генерал КГБ, а другая почему-то… дипломатическая.
Наши стояли, делая вид, что не узнают друг друга. Они тоже создавали вид случайной толпы.
Наконец появился «товарищ» с газетой. К нему подбежал кагебист, что-то шепнул. Тот поспешно удалился.
За ним разошлись обе группы. Наши, как всегда, смеясь.
Петр Григорьевич обратился с письмом протеста к Андропову, где изложил все факты преследования, шантажа и провокаций. Но ответа не получил.
Петр Григорьевич считал, что нужно искать новые формы борьбы. Самиздат приучил часть молодежи и интеллигенции к мысли о том, что существует право человека на свободу печати. Демонстрации на площади Пушкина (протест против введения антиконституционных статей Уголовного кодекса о «клеветнических измышлениях о государственном строе», о групповом нарушении общественного порядка и работы транспорта, протест против ареста Галанскова, Гинзбурга, Лашковой и Радзиевского), на Красной площади (в августе 68 г.) поставили перед всеми вопрос о конституционном праве на демонстрации. Григоренко считал, что нужно поставить перед общественностью вопросы о свободе митин гов, организаций и союзов. Для этого он подал в Московский городской исполком заявление о том, что группа лиц хочет провести митинг о свободах в СССР. По закону горисполком обязан предоставить соответствующее помещение для митинга. Мосгорисполком ответил, что в связи с каким-то комсомольским мероприятием все помещения заняты и отодвинул решение на некоторое время (а потом затянул до ареста Петра Григорьевича).
Однажды к Петру Григорьевичу пришел товарищ из США. Он отрекомендовался как соратник активного борца против войны во Вьетнаме доктора Спока. Он предложил объединить усилия демократических организаций США и СССР.
Американец наивно спросил:
— А у вас есть организация?
Правда, тут же понимающе улыбнулся.
Когда генерал объяснил, что у нас свобода организаций существует только на бумаге, американец спросил: «А почему вы не пробуете требовать официального разрешения демократической организации?»
Этот разговор совпал с планами Григоренко, и он стал предлагать всем знакомым создать организацию, отстаивающую права человека и разъясняющую народу его права. К сожалению, большинство москвичей не поддержало Григоренко, считая это утопией. Я вначале отозвался о плане генерала так же, но потом понял, что развитие правосознания важнее практического результата (в советских условиях действительно утопического) — разрешения правительством такой общественной организации. Я пытался поддержать план генерала, но желающих участвовать в этой затее оказалось мало.
В один из приездов в Москву я познакомился с матерью Александра Гинзбурга — Людмилой Ильиничной. Разговоры с ней мне очень много дали для внутренней психологической подготовки к тюрьме и психушке. Меня поразила ее жизнерадостность и смех. Я видел, как она страдает за сына, но все же даже самые страшные эпизоды из своей жизни и жизни сына она рассказывала юмористически. Когда я прямо сказал ей об этом, она объяснила:
— А разве можно все это выдержать, если не смеяться?
Людмила Ильична много рассказывала об Алике. Она не переоценивала его. Она просто его любила, но не животной любовью матери, а как прекрасного человека, у которого убеждения есть действия, человека, которого родила и воспитала она. Она не уговаривала его отступить, т. к. уважала его и себя и уважала идеалы — его и свои (даже если они и не совпадали).
У Александра была невеста — Ариша, Ирина Жолковская, которая добивалась регистрации брака (они подали заявление в загс незадолго до ареста Гинзбурга). Пока год и три месяца Гинзбург находился в следственном изоляторе КГБ — в Лефортовской тюрьме, — им обоим отвечали, что регистрация в изоляторе запрещена (в законе и инструкциях этого нет!). Ему пообещали, что их брак зарегистрируют в лагере.
В лагере же висела инструкция, запрещающая брак (значит — никаких свиданий).
Началась упорная борьба за регистрацию брака.
Ирину я видел только один раз, она готовила посылку Александру.
Она рассказала, как ее выгоняли из Московского университета (она работала преподавателем русского языка для иностранцев).
На собрании, где обсуждалась ее связь с «НТСовцем» Гинзбургом, одна из преподавательниц заявила:
— Как вы можете его любить? Ведь он хочет, чтоб в нашей стране наступил фашизм!
И с пафосом и дрожью в голосе закончила:
— Представьте, что бы было, если б он пришел к власти? По вечерам он возвращался бы весь в крови коммунистов — в нашей крови, ваших коллег. И вы бы его обнимали!
Знающие Алика представляли эту немыслимую картину: мягкий, человечный Алик, обагренный кровью железобетонных идиотов, лишающих сейчас,
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!