Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

Блестящими.

Стойкими.

Обреченные жить, укрытые внутри уродливой скалы.

Мое беспокойство за Бена вынуждало меня давить сильнее, умоляя его увидеть себя таким, каким его видела я, но я не могла добиться этого, потому что даже жеоды могли разбиться вдребезги. Если мы разобьемся, я потеряю свой компас, свое убежище, свое святилище.

«Эгоистичная, эгоистичная Эмери. Расскажи мне, какой ты хороший человек».

Я шептала магические слова в пустое пространство офиса, пусть даже я знала, что магические слова не спасут меня от этого.

Бенкинерсофобия: Как масаи вообще выжили, если они всех изгнали?

Дурга: История вымышлена, но она доказывает мою точку зрения.

Бенкинерсофобия: Ты придумала для меня историю про масаи?

Дурга: Я знаю, ты смеешься. Прекрати осуждать себя.

Бенкинерсофобия: Дурга?

Дурга: Бен?

Бенкинерсофобия: Я тоже тебя люблю.

Мои щеки все еще горели, когда через десять минут в офис вошел Нэш. Он протянул пакет с дорогой едой из местного стейк-хауса. Все остальные ушли на традиционный вторничный обед с тако, так что в комнате царила тишина.

Он дал мне целых тридцать секунд на то, чтобы я взяла его, прежде чем опустить пакет на журнальный столик передо мной и уставиться на мои горящие щеки.

– Это лосось с лимонником и маленькими зелеными штучками, которые делает ма и от которых ты с ума сходишь.

– Это каперсы, Нэш, и их не делают. Их готовят. – Я постучала ненакрашенными ногтями по экрану телефона, дыша через рот, чтобы не чувствовать запах еды. Мой живот продолжал непрерывно урчать. – Откуда ты знаешь, что я люблю каперсы?

– Серьезно? Вы с папой дрались за них всякий раз, когда мама делала куриную пикату. – Нэш сел рядом со мной на диване, заняв изрядную его часть. Он подтащил пакет ближе к краю стола и вынул черный пластиковый контейнер с прозрачной крышкой. – Однажды ты перевернула целую тарелку, пытаясь стащить каперсы с тарелок папы и Рида. – Было похоже, что это счастливое воспоминание для него, от чего в моей груди стало неуютно, пусть даже я изо всех сил старалась игнорировать и его, и еду. – Кончилось тем, что мама стала класть каперсы в двой ном размере. Каждый раз, когда она готовила куриную пикату, казалось, будто ешь это зеленое дерьмо с курицей и макаронами.

Мой взгляд опустился, когда он снял крышку.

«Твою мать».

Неужели у меня текли слюнки?

– Бетти все еще готовит куриную пикату?

– Да. Раз в месяц.

Его слова вывели меня из его орбиты.

Из взъерошенных волос, заставлявших меня вспоминать слово «кафуне».

От полных губ, которые раскрывались каждый раз, когда он говорил.

Из его запаха, который мне нравилось красть.

– Ты видишься с ней раз в месяц? – Я запиналась, не вполне веря собственным словам. Это противоречило злодейскому архетипу Нэша, который я создала у себя в голове. Тот, который защищал меня от навязчивых привязанностей и напоминал мне, что это не тот парень, который отдавал мне ланч и поддерживал меня после инцидента с Эйблом.

Нэш проткнул лосося вилкой, в этот же момент мой желудок громко заурчал.

– Я вижу ее практически каждые выходные. – Он помахал лососем у меня перед лицом, демонстрируя безупречную среднюю прожарку. – Я съем это, если ты не съешь, а твой желудок, кажется, чертовски зол на тебя.

Я проигнорировала еду, цепляясь за кусочек своего прошлого, который оставался незапятнанным.

– Как выглядит Бетти? Он сунул вилку в рот.

– Сильной.

– В смысле?

– Это значит, она ест и улыбается, когда я смотрю.

– А когда ты не смотришь?

– Смотрит туда, где должен был быть папа, и из глаз у нее течет, как из поломанного крана. Если мы сидим за обеденным столом, она смотрит на его стул. Если мы в машине, пялится на руль на каждом светофоре так, как будто за рулем должен быть он, а не я.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Потому что ты спросила, и, может быть, тебе не все равно.

– Может быть? Конечно же мне не все равно. Я люблю Бетти.

– Так ты ешь или что?

«Почему ты все пытаешься накормить меня, странный, ненормальный злодей?»

Слова вертелись на кончике языка, умоляя соскочить с него. У меня не было сил для борьбы, и я проглотила их. На вкус они казались плохим решением и не заглушали аппетит.

Мой взгляд следил за каждым съеденным им куском. Я позволила себе две с половиной секунды страданий, прежде чем отвернулась от еды и схватила телефон, как будто это была моя единственная связь с Беном – и так оно и было.

– Нет, – выдавила я из себя. Я не твой благотворительный проект.

Бен любил меня.

Нэш меня смущал.

И, в конце концов, похоть – всего лишь утешительный приз за любовь.

Для кого-то, кто преуспел в противостояниях, я могла бы записать «избегание» в колонке «навыки» в моем резюме.

Строитель пристально смотрел на меня под резкими лучами солнца.

– Снова?

Я откинула волосы с лица, жалея, что не могу точно так же отбросить чувство вины.

– Последний раз, клянусь.

Я говорила это последние четыре раза, когда просила его подвинуть.

«Немного левее.

Может быть, чуть ниже.

О… это слишком низко. Выше?

Правее».

На девяносто процентов уверена, что вывеска «Прескотт отель» располагалась теперь точно там, где была с самого начала.

– Так? – Он поднял кусок металла выше над входом.

– Да. Хорошо.

Облегчение разлилось по его телу. Его спина выразительно говорила, что я свободна. Слоняясь у двойных дверей, я жалела, что у меня нет привычки курить или чего-то такого, что удерживало бы меня снаружи, подальше от офиса, где в полную силу продолжалась «кормящая сага».

Нэш каждый день приносил мне деликатесные блюда, и каждый день я отвергала их.

Моя сила воли напоминала голодного щенка, челюсти раскрывались при легчайшем запахе еды.

От солнца в глазах плясали пятна. Два курьера отпихнули меня с дороги. Между ними на тележке стоял гигантский хромированный холодильник, весь исписанный именем Нэша.

Что. За. Черт?

Я быстро заморгала. Ущипнула себя за предплечье дважды, чтобы убедиться, что это не галлюцинация. Это был не просто холодильник. А один из тех умных, у которых планшеты встроены в дверь.