Коварная ложь - Паркер С. Хантингтон

– Да, Деми хорошая девочка. Они обе. Не надо преследовать Эмери, Нэш, – его нерешительность повисла между нами, – у нее нет денег.

Я мог бы перечислить прегрешения Эмери, но я сцепил зубы, сосчитал от трех до нуля и сказал:

– У нее огромный трастовый фонд.

– Она не прикасалась к нему, – он склонился вперед так, что нас разделял только стол из черного дерева, – я знаю, это делает ее более легкой мишенью, но не смей прикасаться к ней. Тебе сходит с рук много дерьма, когда дело касается меня, но я не потерплю, если ее обидят. Не потерплю.

– Она знала о хищении, когда оно случилось.

– Не может быть.

– Я слышал, как Вирджиния сказала это.

«Она уже знает. Почему, ты думаешь, я послала ее к этому психологу».

Слово в слово, я помнил это.

– Значит, ты неправильно понял, – вздох сопровождал его слова вместе с решимостью, которая была мне знакома, но только не в нем, – бедной девочке не хватает даже на гребаную еду.

Мой взгляд метнулся к нему. Я внимательно изучил его лицо, не нашел, чего хотел, и изучил снова.

Я все понял правильно, Фика. Она встречалась с гребаным агентом Комиссии.

Я не стал приводить этот аргумент, потому что, если она это и сделала, я определенно это заслужил.

Мой мозг заработал с бешеной скоростью, вспоминая все то дерьмо, что я творил с ней, потому что считал, будто она замешана в «Уинтропском скандале».

Я был полным придурком.

Смеялся ей в лицо, когда она переспала со мной вместо Рида.

Украл ее бумажник.

Заставил ее купить мне кофе на ее же двадцать долларов.

Заставил ее отдать мне сдачу.

Разорвал ее фото с Ридом.

Наблюдал за ней в душе.

Угрожал ей.

Кончил в нее, тогда как она вдвое младше меня.

Разорвал ее одежду.

Оставил ее голой, когда мы оба хотели затрахать друг друга до смерти.

Унижал ее перед коллегами.

Давал ей тяжелую работу.

Лишал ее еды.

Черт, список продолжался вспышками сцен, которые я тогда оправдывал ее виной.

Откровение Фики преследовало меня.

«Ей не хватает даже на еду».

И то я отнял ее у нее.

Суть мести в том, чтобы иметь на нее право. Ошибиться – разрешить ответные меры, но цикл никогда не прекращается. Я оправдывал все, что творил с ней тогда, одним предложением: папа умер. Морали не было, хотя я убеждал себя, что поступаю так из моральных принципов.

Я пытался излечиться, сломав ее.

Прежде чем уйти, Фика взял с меня слово, что я оставлю Эмери в покое. Я не помню, что пробормотал в ответ, но это успокоило его, потому что он положил ладонь мне на плечо, сказал что-то, чего я не расслышал, и тут же ушел.

Мой новый телефон врезался в стену, как только за ним закрылась дверь. Он с грохотом упал на пол, осколки стекла разлетелись, экран выглядел устрашающе похожим на тот, который разнесла на куски Эмери.

«Она даже поесть не может, а ты взял у нее деньги, публично пристыдил за то, что она съела жалкий кусок индейки. Она имеет право разбивать все твои чертовы телефоны хоть до конца твоих дней, жалкий ублюдок».

Я наступил на стекло, не обращая внимания на то, что осколки впились мне в пятки и потекла кровь. Отбросив сломанный телефон в сторону, я разделся, разбросав все по полу, как мусор, и шагнул под душ. Он обрушил обжигающе горячую воду на мою голову и плечи.

Моя кожа покраснела от жара, но я не позволил себе пошевелиться, воткнув стекло поглубже в кожу. Кровь стекала с моих стоп. Темно-красная струя растворялась в воде, размываясь до розового и закручиваясь воронкой, когда стекала в канализацию.

Прижав ладони к стене, я изучал пол, поставив ноги точно туда, где стояла Эмери, когда я наблюдал за ней в душе. Мой член тут же встал, и я был настолько мудаком, чтобы взять его в руку.

Передернуть.

Представляя ее.

Впервые в жизни я принял правду.

Я – злодей в этой истории.

На первом курсе университета я поняла, что всю жизнь проведу в погоне за искуплением. Заключительная неделя подошла к концу, зимний мороз кусал мои щеки, пока они не стали ярко-алыми. На бумаге, зажатой между моими пальцами, красным маркером была написала буква «А». Мне потребовался весь семестр, чтобы написать эту работу – кульминация нескольких месяцев усилий.

И я должна была быть счастлива.

Впрочем, я много чего должна была.

Но я шла, словно выдолбленное дерево, живо раскачивающее руками, но зияющее пустотой внутри. Папа устроил бы вечеринку и кричал бы о моих достижениях, пока я не уткнулась бы лицом ему в бок и не стала бы умолять его прекратить смущать меня.

Вирджиния посмеялась бы над нашим громким, грубым поведением, но когда наступил бы час коктейлей, она бы хвасталась моими оценками перед своими друзьями, хихикая, когда кто-то из них жаловался бы на неудачи своего ребенка.

Тяжесть одиночества обрушилась на меня, пока я, задыхаясь, не подбежала к ближайшей мусорной корзине с эссе, зажатым в руках, и не блеванула. Без рвоты. Семестр на минимальной диете превратил меня в кожу и кости.

С моих губ слетела слюна. Я упала на бетон и прислонилась к липкой тумбе, пытаясь взять себя в руки. Волшебные слова не сработали. Они ускользали от меня, и мой мозг внезапно показался мне опасным местом, где можно оказаться в ловушке.

Ирония в том, что я искала реальность в своем телефоне, пролистывая «Инстаграм», как будто это была единственная моя связь с реальным миром. Никаких новых фотографий от Рида. А больше я ни с кем не общалась.

Компанию мне составили фотографии книжных корешков, мое сердце едва не сжалось от сигнала, оповещающего о новом сообщении.

«Умри. Просто умри».

Я вспоминала слова, часто перекатывая их на языке, чувствуя, с какой легкостью они возникают на губах.

Я и раньше получала угрозы, но в этом что-то было иначе.

Два слова.

«Просто» и «умри».

Эта угроза не должна была заставить меня задуматься, только не после длинных абзацев и монологов, полных творческих фантазий о моей смерти, которые я получала и которые, откровенно говоря, заслуживали того, чтобы войти в какой-нибудь триллер Криса Муни.

Обвинять Рида казалось идеальным вариантом всякий раз, когда я прокручивала серию сообщений, которые должны были поразить меня своей жестокостью, но не производили впечатления. Я никогда не была поклонником социальных сетей, но однажды вечером Рид разместил фото, на котором его губы соприкасались с губами Бэзил, и я поддалась мазохистским желаниям.