Вселенная Г. Ф. Лавкрафта. Свободные продолжения - Джеймс Амбуэлл

побудить таких людей, как Маккензи и он сам к таким действиям. И все же, с этим откровением, этой догадкой произошло возрождение нервозности, беспокойства, которое душило его в его кошмарах. Он снова почувствовал тот липкий ужас, который испытал, когда слушал музыку слабоумных флейтистов, когда стоял перед дверями и слышал, как они скрипели в мрачном открытии.

Он лежал на кровати и дрожал, десятки неразрешенных вопросов метались в его голове, превращаясь в ужасные сновидения, когда он переходил из состояния бодрствования в сон.

Вскоре он различил звуки вне комнаты, и когда девушка Карина вошла в комнату, он заговорил, тщательно выбирая слова, не отрывая глаз от девушки, чтобы оценить ее реакцию.

— Когда закончится Посвящение?

Лицо Карины, которая избегала его взгляда, когда предлагала бокал с отваром, внезапно просветлело.

— Твоя память вернулась! — воскликнула она. Но пока она лучезарно улыбалась, стоя над ним, он молчал. Так что скоро ее лицо вновь помрачнело, словно его накрыла тень сомнения и сдержанности. Она искала появления признаков, что он действительно пришел в себя, но от него не было никакого потока любви, никакой радости при виде ее лица, никаких свидетельств воссоединения возлюбленных.

— Нет, — сказала она медленно с грустью и разочарованием. — Она не вернулась, иначе ты бы изменился.

— Она вернулась, частично. Разрозненно. Извини, но то, что существует между нами еще сокрыто для меня. Теперь скажи мне. Когда мы вернемся в Храм Колонн? Что сказал Маккензи?

На мгновение она показалась нерешительной, но затем уступила, очевидно, убедившись в его частичном возврате воспоминаний.

— Сегодня вечером, циклы правильны. А затем не раньше двух дней полнолуния через месяц. Но будут ли твои ноги служить тебе?

— Да, — сказал он и не обманул. — Отвар укрепил меня. Теперь иди, скажи Маккензи, что я готов.

Она нахмурилась, не насмешливо, но с серьезной озабоченностью.

— Даже если ты готов, я не знаю как Отец. Что-то в его состоянии беспокоит меня. Все не так как мы полагали. Возможно, было бы лучше подождать следующего открытия. — Она пожала плечами. — Но решать не мне. Так никогда не было. Я узнаю, что он скажет…

Карина подняла поднос, и в один импульсивный момент он потянулся, чтобы схватить ее за руку. И на этот раз она не ушла. В ее прикосновении было тепло, нежность и многое другое. Но на ее лице была озабоченность, явные проявления нежности, которые он испытывал, когда она впервые заходила в комнату за несколько часов до этого. Но тень все еще была там, таящаяся на дне бассейна, темнота в зеркале, дрожь в голосе.

И когда она ушла, он почувствовал нарастание напряжения и волнения; в первый раз ему показалось, что он играет активную роль в том, что случилось с ним.

VI. Это не смерть…

Крик, пронзительный и резкий, заколебал воздух, разбил его концентрацию, заставив его подпрыгнуть с кровати. Затем послышался лязг, когда упал металлический поднос, и звук разбитого стекла. Крики не ослабевали, пугали, охлаждая кровь и чувства.

Все необоснованные страхи и опасения, которые он испытал, все ужасы его сновидений, все его собственные подозрения уступили перед этим резким пронзительным криком.

С сердцем, бьющимся где-то в области горла, он впервые выбежал из своей комнаты и побежал по коридору, чрезмерно украшенному панелями из полированного дерева, уставленному роскошной мебелью, странными украшениями, гобеленами с изображениями нечеловеческих существ и изнеможенных людей в позах поклонения.

Но он не обращал на них внимания, разыскивая источник звука. Он безоговорочно манил его в комнату за углом коридора.

Карина стояла в коридоре. Крик оборвался, и она тяжело дышала не в силах сдержать рыдания.

— Боже мой, Боже мой…

Она пошатнулась, словно пораженная невыносимой печалью. Ее руки закрыли глаза, словно удерживая слезы.

Она прикрыла за собой дверь, немного придя в себя, и прислонилась к ее поверхности, словно ища опору, но создавалось впечатление, что она сдерживает что-то внутри, прячет и скрывает из виду.

Она подняла мутные и опухшие глаза, взглянув на его приближение. Тысячи мыслей вспыхнули за этими глазами, бездонными, туманными. Любовь исчезла, ее заменило что-то другое.

Подобно неудержимому фонтану, эти мысли внезапно вырвались на волю.

— Я должна была знать… Боже, я должна была знать… теперь уже слишком поздно… Это было безумие с самого начала. Ты сумасшедший. Оба вы, а я был дурой, что согласилась помочь…

Он потянулся к ней.

— Нет, не трогай меня! Пусть гнев Йхагни падет на меня. Какое это имеет значение? Вечное Священство, какое богохульство! Какая мерзость! Ты все время заблуждался.

Она горько рассмеялась над каким-то известным ей секретом.

— Она никогда не собиралась давать Тебе или Отцу жизнь на ее уровне, позволить служить ей так, чтобы она… приняла вас в своё жречество. Ты пища для ее детей! Ты слышишь меня? Пища! Бедный Отец, бедный Отец, слепой дурак!

Он снова протянул руки, чтобы утешить ее, обнять ее, чтобы успокоить, словно пытался удержать ее, он также смог подавить страх, который жил в его душе и не мог исчезнуть.

— О, Боже, оставь меня в покое. Оставь меня в покое…

Она глубоко вздохнула, успокаиваясь, настраивая себя за какое-то действие.

— У нас осталось мало времени. Так мало времени. Если хоть что-то человеческое осталось в тебе, Джонатан, ты не будешь вмешиваться.

Карина говорила это, пересекая коридор. Когда она вернулась, у нее в руках был меч с фигурной рукоятью.

— Серебряный клинок, — пробормотала она загадочно.

В глазах ее появился странный блеск.

— Не пытайся меня остановить. — Затем добавила:

— У нее не будет даже частицы Отца, я не дам ей даже этого…

Пылкая решимость сменила ее слезы. Она толкнула дверь, которая качнулась внутрь на своих петлях в немом протесте.

Когда она исчезла в сумраке за дверью, он стоял, ошеломленный, сбитый с толку, в замешательстве, один, как матрос, брошенный на произвол судьбы, столкнувшийся с внезапным и отвратительным бедствием.

Ему нечего было предложить девушке, ни утешения, ни истинного понимания того, что происходило в этом затененном доме. Даже сейчас он был скорее зрителем, чем участником. Он видел дверь, молчаливую и мрачную. Все, что привело девушку к таким внезапным и радикальным изменениям, находилось за ней.

Приглушенные звуки достигли его ушей, стоны и скулеж, а так же тяжелое дыхание.

В тусклом свете он стал свидетелем сцены, словно вырванной из какого-то кошмара. Карина стояла у кровати, держа поднятый меч в руках, и казалась застывшей на границе между действием и нерешительностью.

И тогда на кровати он разглядел нечто, нечто жуткое, как самые отвратительные из порожденных его снами созданий.