Так не бывает, или Хрен знат - Александр Борисов

Фрол рассказывает долго, нудно, перемежая повествование бесконечными «да-а-а». Всё для него важно: сколько у отца было строевых лошадей, а сколько рабочих, какую почём брали. Что за сбруя висела в сарае и на каком месте. Будто, если что-то не вспомнит, украдёт из семьи. Бабушка Катя ловит каждое слово. Ей всё интересно. Это и её детство. Она ведь ещё не знает, что если вовремя помереть и тебе повезёт, то можно туда возвратиться.

– …Тёмно уже. Пим Алексеевич повечерял, курил за двором. Нас выслушал, в хату провёл. Отца усадил за стол, сказал, надо мараковать. «А ты, – это он мне, – за невестой своей поухаживай. Что-то притихла. Не иначе, уже нашкодила», да-а-а…

Беззвучный домашний смех брызжет из-под ресниц Пимовны. Да и по лицу колдуна будто прошлись утюгом. Рубцы и морщины разгладились. Даже увечный глаз теперь отражает свет. Кажется, сердце его нашло наконец точку опоры.

– Это я так смекаю, – пояснил Фрол, – Пим Алексеевич в уме перебирал, кто из его казаков способен пойти на татьбу. Ну, атаман, да-а-а…

– Неужели нашёл?! – удивляется бабушка Катя.

– А как не нашёл? Нашёл! Только по стопке они и успели поднять, слышу, отец кличет: «Ну-кось, намётом домой, лошадку какую смирную в бричку впряги да дно не забудь притрусить старой соломой, чтобы в крови не испачкать. И – ко двору вдовы Василенчихи». Это у ёй, беглый солдат Проскурня угол снимал, – зачем-то уточнил Фрол.

– Тот самый? – вскинулась бабушка Катя.

– А какой же ещё? Других Проскурней в Ерёминской отродясь не бывало, да-а-а… Когда подъезжал к воротам, мясо ещё дымилось. Стреляли в той стороне. Для острастки, пожалели падлюку. Всё ш таки божья тварь. Ушёл, паразит, задами да огородами. Подался опять на ерманский фронт. И вплоть до восемнадцатого года ни слуху об ём, ни духу. А уж когда к власти пришёл, он нам эту тёлушку кровью попомнил.

– Сидайте к столу, – сказала бабка Глафира, выплёскивая грязную воду под толстое корневище дикого винограда. – Выпьем за встречу, да сбегаю за шибеником своим присмотрю. – Она расправила мокрую тряпку и лёгким движением бросила под порог. – От горе мне на старости лет! Ни книжки читать, ни уроки учить. Ночь-полночь, глаза вылупил – и забежал галасвета. Хуч кол ты ему на голове теши, не берётся за вум. Ты бы, сосед, повлиял на мальчонку, чай не чужой…

Фрол был мужиком зажиточным. На стене – настоящий ковёр, под потолком – хрустальная люстра с основой из бронзы. В одном углу – холодильник «Днепр», в другом – радиола «Весна». Даже кухонный стол был «покупным». Чтоб разместиться за ним вчетвером, пришлось бабке Глафире отодвигать его от стены.

– Кому борща? – зычно спросила она, перебирая пустые тарелки. – Теплынь на дворе, всё одно до завтрева пропадёт.

– Мне! – с готовностью пискнул я.

Вот сам не заметил, как стал фанатом этой еды. Как скажет лет через тридцать один малоизвестный поэт,

– Вот вумница! – вырвалось у бабки Глафиры.

Кроме меня полуполовника попросила налить бабушка Катя. А Фрола никто и не спрашивал. Ему нафигачили полную миску, как говорится, по умолчанию.

Я махал своей ложкой и думал: почему такой замечательный борщ обязательно должен пропасть при наличии холодильника?

Ведь «Днепр» – очень надёжная штука. У первой моей тёщи на кухне стоял такой старичок. Уже дверь проржавела насквозь, а он всё морозил и останавливаться не собирался, а тут почти новый – и не работает? Если змеевик не пробит, то причина неисправности может быть только одна – кугутская[41] сущность местного населения. Скорее всего, в целях экономии электричества Фрол отключал агрегат на зиму, хладагент сел, застоялся и без хорошей встряски к жизни этот «Днепр» не вернёшь.

Колдун в три взмаха взломал сургуч, экономным движением вышиб пробку, разлил по гранёным стаканчикам эксклюзивную водку. Я так не умею.

– Ну, с кем не чаял, за встречу!

Старушки выпили чинно, культурно, маленькими глотками. Когда надо, поморщились. Налегли на закуску.

– Бабушка Глаша, – сказал я, выждав момент, когда она собралась выйти из-за стола, – давайте, пока вы ещё здесь, холодильник починим?

– Тю на тебя! – отозвалась она.

– Напрасно ты так, – вступилась за меня бабушка Катя. – Толковый мальчонка, и в этом деле он соображает. Деду сделал такую машину, что сама семена с веников очищает.

– Да ну! – Фрол уронил ложку и скептически посмотрел на меня единственным глазом. – Ну, раз он такой толковый, пусть тогда скажет, что там сломалось.

– Ничего не сломалось!

– А почему не работает?

– Потому что вы его на зиму отключали.

– Отключал. Ну и что?

– А то. Охлаждающая жидкость из трубочек стекла в самый низ, и теперь холодильник работает вхолостую. Электричество жрёт, а не морозит.

– Тако-ое! – сказала бабка Глафира.

– Ты мать, погоди! – осадил её Фрол. – Толковые вещи пацан говорит.

– Сашкой его зовут, – вставила слово Пимовна и легонько толкнула меня локтем. – Скажи им, что делать-то нужно?

– Перевернуть кверху ногами. А потом поставить, как было.

– И всё-о-о? – Изумлённый колдун чуть ли ни выпрыгнул из-за стола. – Перевернуть я его и сам переверну. Ни хрен тяжесть.

Бабушки поспешили на помощь. Одна убрала хрустальную вазу, другая – накрахмаленную салфетку.

Пару минут спустя в комнате наступила мёртвая тишина. Взрослые с благоговением слушали, как тоненький ручеек журчит внутри холодильника.

Первой пробило Пимовну:

– Где у вас тут отхожее место?

– Пойдём покажу, – предложила бабка Глафира.

И пришлось нам с хозяином дома по сермяжному прятаться за кустами. Крупные звёзды усеяли окоём. Среди них, как секира на ратовище, плыл ведренный месяц. Голубоватое марево обрывалось над крышами хат и кронами тополей. Тонкая грань между земным и небесным отсюда казалась ломаной линией, очерченной чёрным карандашом.

– Что там за агрегат ты сделал своему деду? – спросил Фрол. – Катерина проговорилась, что чуть ли не сам веники очищает. Хитрая штука?

– Обычная насадка на двигатель, железный стакан с ребристой поверхностью. Семена с ним соприкасаются и отлетают.

– Да ну? – не поверил он. – Так сами и отлетают? Сверху, наверное, нужно чем-нибудь придавить?

Я поперхнулся и закашлялся. Еле успел вовремя справиться с приступом внезапного смеха. Насколько живучи в каждом из нас стереотипы мышления!