Американская грязь - Дженин Камминс

Из внешнего кармана своего рюкзака он вытащил пакетик карне сека – вяленого мяса. Два кусочка отдал Соледад, а остальное поделил на всех. Потом заверил:

– Теперь уже недолго.

Лука с наслаждением обсасывал жилистую солонину и разрывал ее зубами на полоски. К Соледад, которая теперь сидела на рюкзаке, упершись локтями в коленки, наклонился второй мужчина и ласково проговорил:

– Не волнуйся, девочка. Очень скоро Синалоа останется в прошлом. Ты все это переживешь. Ты по натуре боец, это сразу видно.

В ответ Соледад лишь молча уронила голову на колени, и Лука заволновался. Подумал, что она, наверное, плачет, что после перенесенных страданий было неудивительно. Но через миг девочка подняла голову, и настроение у нее изменилось. Слова мужчины проникли ей в душу, и она вдруг превратилась в отважного ацтекского воина.

Пока они ждали, братья развлекали всех рассказами о своем доме в Юкатане, о своих женах и детях, о фермах на севере, где им довелось поработать. О третьем брате-близнеце, который, по признанию обоих, был среди них самым красивым, но погиб шестью годами раньше, на ферме в штате Айова: управляя зерноуборочным комбайном, он случайно задел молотилкой провода наземной электропередачи. Близнецы перекрестились и назвали его по имени: Эухенио. Лука ощутил, как магически действует произнесенное имя, и тоже перекрестился. Для многих мигрантов кроме семи церковных существовало еще одно таинство, которое совершалось при повторении имен погибших любимых людей. Мальчик попробовал на языке другое имя: Себастьян Перес Дельгадо, – но оно оказалось слишком шероховатым и жестким. Оставило во рту привкус горечи. Лука спрятал лицо. Выдохнул в темную складку локтя. Попытался отвлечься. Осло – столица Норвегии. Японский архипелаг состоит из 6852 островов.

В компании братьев он почувствовал настоящее умиротворение. Они были словно теплый хлеб. Словно убежище в ненастную погоду. А потом, как они и говорили, на станции возник еще один поезд. Он ненадолго остановился, так что все спокойно забрались наверх; сначала братья помогли им на лестнице, а потом перешли на крышу соседнего вагона, чтобы никому не мешать.

– Увидимся на севере, дружище! – пообещал Луке один из них. – Будешь в Айове, обязательно меня найди. Съедим с тобой по бургеру!

Он звонко хлопнул по ладони мальчика, а потом развернулся и прыгнул за братом на следующий вагон. Его место заняла Ребека.

– Первый класс! – Наблюдая, как Лидия пристегивает сына к решетке, Соледад усмехнулась, а потом обвела рукой вокруг: – Наше купе люкс!

Поезд тронулся. Где-то за рекой Фуэрте пейзаж резко сменил краски с зеленых на бурые. Следующие часа полтора по обе стороны рельсов тянулись скудные, засушливые поля, а потом на дороге появился знак, сообщавший о въезде на новую административную территорию. Лука зачитал первую часть послания: «Bienvenido a Sonora…»[92] Вторую озвучила Ребека, прощаясь тем самым со штатом Синалоа: «Y vete con viento fresco a Sinaloa»[93]. Но эта невидимая граница не избавила их от непрестанного страха.

Бакабачи, Навохоа, Сьюдад-Обрегон. Есть, есть, есть. Поля постепенно сменились пустыней. В воздухе пахнуло морем, но на этот раз про Акапулько Лука даже не вспомнил, потому что вокруг не было ни зелени, ни деревьев, ни гор, ни плодородной почвы. Не было ночных клубов, круизных лайнеров, богатых туристов. Только пыль, песок и мрачная красота горной породы, прораставшей в форме скал. Даже деревья, казалось, мучились жаждой, и Мами не приходилось напоминать Луке про воду. Он и сам постоянно отхлебывал из бутылки, чувствуя, как под бейсболкой намокает от пота голова. Трудно поверить, однако на закате они уже проехали Эрмосильо – выжженный солнцем городок, самый странный из всех, что Луке когда-либо доводилось видеть. Но его необычность не особенно впечатлила Луку, потому что его переполняло радостное возбуждение.

– Ребека, мы почти приехали!

Уже несколько дней он пытался вкачать кислород в ее поникшее тело. Он был словно маленькие кузнечные меха, а она – потухший огонь, который стал угольками.

– Куда приехали? – спросила девочка.

В небе угасал вечерний свет. Поезд постепенно сбрасывал скорость, и братья-близнецы уже готовились на выход.

– Как куда, на эль норте, – ответил Лука.

Ребека взглянула на него с явным сомнением; мальчик ожидал совершенно иной реакции. Он спрятал подбородок в отворот толстовки, но потом его окликнула Мами и попросила повторить свои слова.

– Мы почти на севере. Чуть меньше, чем в трехстах милях к югу от Ногалеса.

– Триста миль? – переспросила Соледад. – Как это понять? Сколько мы уже проехали?

– От Гондураса?

– Да.

Лука склонил голову и задумчиво прищурился:

– Я бы сказал, больше двух тысяч миль.

У старшей сестры округлились глаза. На лице промелькнула недоверчивая улыбка, которую она не слишком-то пыталась утаить. Соледад кивнула:

– Больше двух тысяч миль. То есть мы уже проехали больше двух тысяч миль?

– Ну да, я же говорю. Мы почти на месте.

– И долго еще? За сколько мы проедем эти триста миль?

Лука покачал головой:

– Не знаю точно. За несколько часов?

– Ты ведь не собираешься ехать дальше? – с тревогой спросила Ребека. – Уже темнеет.

– Похоже, мы сейчас остановимся, – глядя на дорогу, заметила Мами.

К тому моменту братья уже спрыгнули и успели отойти довольно далеко от поезда. Поэтому на их слова было бы легко не обратить внимания, не будь они слишком хорошо знакомы Луке, Лидии, Соледад и Ребеке. Они слышали ровно эти звуки в своих кошмарах и наяву. Братья-близнецы орали во все горло:

– ¡Migra! ¡¡La migra! ¡¡Huyan, apúrense! ¡¡Viene la migra![94]

В этот раз ужас не сгущался постепенно, он обрушился сразу. Лидия стремительно, яростно дернула ремень сына, так что мальчик едва не заплакал. Сестры уже висели на лестнице и готовились прыгнуть, не дожидаясь удачного момента. Воспоминания о Синалоа подстегивали девочек, и те двигались не вопреки боли измученных тел, но благодаря ей. Не раздумывая, они по очереди кинулись на вздыбленную землю и плюхнулись на собственные рюкзаки. За ними – Лука и, наконец, Лидия. Слава богу, к тому моменту они уже были в черте города; спустившись по дорожной насыпи, они попали на какую-то аллею, а оттуда – на дорогу, вдоль которой тянулись огороженные заборами сады, жилые дома и раскрытые гаражи. Босоногая девчушка облизывала палочку фруктового льда и наблюдала за ними очумелыми глазами. Дальше – какая-то женщина на велосипеде с прицепленной тележкой из супермаркета. Собака с пятнистым глазом. Высокая трава. Бетон. Братья-близнецы разбежались в разные стороны, позади слышался топот еще нескольких мигрантов. После вывиха лодыжки миновало четыре дня, и боль, к счастью, уже отступила. Лидия могла наступать на ногу всей тяжестью. Взглянув на умчавшихся вперед сестер, она представила себе, что будет, если они сейчас потеряются. Как потом найтись? И найдутся ли они вообще? Она прибавила ходу, волоча за собой спотыкавшегося Луку. За забором они увидели мальчика с футбольным мячом и женщину в потертых джинсах, поливавшую горшки с травами. Заметив беглецов, она на мгновение замерла, а потом, не поворачивая головы, спокойно сказала: «Послушайте!» – до того непринужденным тоном, что Лидия даже не сразу поняла, к кому та обращается. Но глаза смотрели прямо на нее; едва заметным движением подбородка женщина указала в дальний угол сада – на распахнутую дверь сарая.