В объятиях герцога - Керриган Берн

Коул думал, что Джинни было нелепым прозвищем, производным от «джина», который презренный мошенник Эцио дель Торо пытался таким образом рекламировать.

Картины прошлого стали с бешеной скоростью мелькать перед мысленным взором Коула. Они собирались из всплывавших в его памяти осколков в единое целое, бередили душу.

Джинни. Его Джинни… Неужели она и Имоджен Причард – один и тот же человек?

Как оказалось, Имоджен реагировала на алкоголь так же, как ее отец, то есть быстро пьянела и не помнила себя в пьяном угаре. Но при этом она унаследовала его завидный иммунитет к последствиям неумеренных возлияний. Имоджен не страдала по утрам от похмелья. Это, кстати, в конечном счете и погубило ее отца. Не испытывая неприятных ощущений после попоек, он напивался ежедневно. Имоджен нужно было помнить об этом, чтобы не повторить его печальную судьбу.

Громкое урчание в пустом желудке вынудило ее встать с постели. Она решила сходить на кухню и утолить голод, съев кусочек холодной курицы или яблоко и выпив теплого молока.

Имоджен не стала надевать халат, так как летняя ночь была довольно теплой. К тому же на ней была выбранная для нее Милли ночная рубашка из плотной ткани, отделанная кружевами. Честно говоря, Имоджен было жарко в ней. Открыв дверь спальни, она выскользнула в коридор и зашлепала по устилавшему пол роскошному ковру босыми ногами. Возможно, хмель еще не выветрился, поэтому она не ощущала ночной прохлады.

Тяжело вздохнув, графиня решила утром извиниться перед Кристофером и Милли. Они были очень добры к ней. Ардженты обращались с ней нежно и осторожно, привезли ее домой, уложили в постель. Кристофер вышел из спальни, чтобы Милли могла снять с Имоджен бальный наряд и помочь ей облачиться в ночную рубашку. Вот такие верные друзья были у Имоджен!

Она вдруг нахмурилась, вспомнив, что Арджент обещал наказать Коула за оскорбление ее чести и достоинства. Ей нужно было помирить мужчин, доказать Кристоферу, что Коул и не собирался соблазнять ее. Она сама была во всем виновата. Имоджен пылко отвечала на его ласки, потому что помнила то наслаждение, которое Коул доставил ей три года назад, и жаждала еще раз испытать его.

Зевнув, она спустилась по парадной лестнице, миновала прихожую и направилась по коридору в сторону кухни. Коридор был освещен висевшими на стене лампами. Имоджен прошла мимо кабинета, библиотеки и вдруг замерла. Напротив следующей двери, которая вела в комнату без окон, лампы не было, а свет шел изнутри помещения… Эту комнату Имоджен использовала в качестве хранилища для своих картин.

Она похолодела, по ее спине забегали мурашки. В дом пробрался незваный гость! Он взломал замок на двери, ведущей в хранилище. Ключ от этой комнаты был только у Имоджен. Даже Чивер не мог попасть в нее, на что он не раз сетовал.

Но кто посмел проникнуть в запретную комнату? Мистер О’Мара? Или смуглый наглый Рэтбоун? Нет, вряд ли они осмелились бы нарушить запрет хозяйки дома.

Может быть, это был убийца? Бартон? Таинственный преступник, который злодейски расправлялся с беззащитными женщинами? Но зачем он пробрался в комнату, где хранились картины? Что он хотел сделать с ее полотнами? Впрочем, времени на раздумья у Имоджен не было. Она резко повернулась и, подхватив подол длинной ночной рубашки, побежала на цыпочках прочь. Имоджен решила сообщить обо всем увиденном охране, которую оставил в доме старший инспектор Морли. Полицейские знали, что делать. А потом ей нужно было проведать Изабелл, чтобы убедиться, что с ней все в порядке.

Однако Имоджен успела сделать только три шага. Тот, кто был в хранилище, вышел из него и окликнул ее. Имоджен застыла на месте, как громом пораженная. Она узнала голос.

– Куда ты убегаешь? Это тебе не поможет!

Имоджен не нужно было оборачиваться. Лицо человека, пробравшегося в хранилище, всегда стояло перед ее мысленным взором. Она знала его досконально, как любимое стихотворение. Суровая красота этого мужчины была более эпической, чем описания героев поэмы Данте.

Придя немного в себя, Имоджен медленно повернулась. Описывая ад, Данте, разумеется, не упоминал герцога Тренвита. Но картина, увиденная Имоджен, была под стать видениям великого итальянца. Мощная фигура Коула перегораживала коридор. Герцог был вне себя от гнева, и Имоджен охватила дрожь. Она поняла, что он нашел полотно с изображением красной комнаты в «Голой киске» и все понял.

Он знал. Он нашел картину.

– Коул, я… – пролепетала Имоджен, но герцог не дал ей договорить.

Схватив девушку за руку, он втащил ее в хранилище и поставил перед полотном.

– Что это значит, черт возьми? Отвечай! – взревел Коул, по своему обыкновению размашисто жестикулируя. – Скажи мне, кто ты!

Имоджен с отрешенным видом разглядывала свою работу, как будто впервые ее видела. Она знала, кем не была в этой жизни. Имоджен, например, не была поэтом. Но она попыталась передать эмоции, которые Коул вызывал у нее. Передать грусть и отчаянье, которые поселила в ее душе разлука с ним. Возвращение Коула не принесло ей радости. Ее по-прежнему мучила тоска по нему, по его телу, ласкам. Больше всего на свете Имоджен боялась разоблачения, и это отравляло ее существование.

Коул стоял сзади, прижавшись грудью к спине Имоджен, и она чувствовала плечом ремни его протеза. Герцог не выпускал ее из своих цепких рук, заставляя смотреть на полотно. Имоджен знала, что ярость была его защитной реакцией, за которой он прятал боль.

Коул тряхнул ее за плечи, как механическую игрушку, которая отказывалась работать.

– Объясни мне, что все это значит! – снова потребовал он.

– Зачем? Не думаю, что в этом есть необходимость, – ответила Имоджен, глядя на картину, стоявшую перед ней.

Она как будто разговаривала с изображением Коула, с тем прежним герцогом, который нежно и трепетно относился к ней, игнорируя его сегодняшнего, исполненного горечи и ярости.

Он прекрасно знал, кем была Имоджен до недавнего времени. Зачем же он мучил ее, требуя объяснений?

– Говори, как тебя зовут! Назови имя! – медленно по слогам произнес герцог.

Имоджен поняла, что его терпение вот-вот лопнет, но все же не хотела подчиняться абсурдным требованиям.

– Ты не найдешь ее, Коул. Здесь только я.

Ей казалось, что ее держит в когтях не человек, а какое-то мифическое существо, похожее на Минотавра. Получеловек-полузверь. Это существо с человеческим телом и звериной головой было опасно и не ведало пощады.

Коул резким движением задрал сзади подол ее ночной рубашки. Она знала, что он ищет. И по тому, как Коул замер, Имоджен догадалась, что он нашел то, что искал. На ее ягодице была родинка особой формы, которую Коул три года назад разглядывал и целовал.

– Джинни… – выдохнул он.

В его голосе не было радости или горечи. Это был, скорее, плач, прощание с мечтой.