Вера, Надежда, Виктория - Иосиф Гольман

Фильм был посвящен старым бабкам. Из древних, зачастую умирающих, северных уральских деревень, с почерневшими избами, по окна вросшими в землю.

А еще – Уралу, с его невысокими, но могучими горами, дремучими лесами и огромным количеством совсем не сказочных видов, которые, однако, в Игоревом исполнении завораживали, заставляя меня забыть про окружавшую обстановку.

Бабки в его кино занимались тем, что просто жили. Пололи свои огороды. Пилили дрова на зиму. Кормили цыплят. Чинили безнадежно покосившиеся плетни, чтобы животные не уничтожали и без того скромные плоды их тяжкого труда.

Иногда в кадр попадали мужские лица, тоже немолодые. Их было очень мало.

А трезвых и здоровых – и того меньше.

Несмотря ни на что, бабки не горевали, а просто жили своей насыщенной каждодневными делами жизнью. И даже успевали ей радоваться: летним закатным сидением на завалинке, под приятную беседу. Песней под рюмочку зимним вечером. Песней на коллективном покосе – уже безо всякой рюмочки, под размеренные неспешные движения.

Покос меня вообще поразил.

Коллективным его можно было назвать с большой натяжкой: траву на лугу перед склоном некрутой горы косили четыре старухи. Однако было что-то завораживающее в ритмичном движении, в надтреснутых, но спевшихся за долгие десятилетия старушечьих голосах, в траве, покрытой капельками росы, освещаемыми встающим беловато-розовым солнцем.

Несомненно, Игорек был талантом. А может, и гением.

И хотя мне он сообщил, что больше ничем подобным заниматься не будет – денег на этом не заработать, – я уже была им горда.

А будет не будет – бабушка надвое сказала, особенно если в планировании его творческих устремлений я буду принимать какое-то участие.

Нет, я еще ничего не решила.

Вернее, мне показалось однажды, что решила. Даже примерила к себе его фамилию. Виктория Игумнова.

А что, нормально звучит. Однако когда представила, что не смогу больше ежедневно, в любое время дня и ночи, видеть своего поросенкообразного друга, моя решимость заметно увяла.

Похоже, Бориска все-таки зацепил меня своими коротко стриженными коготками и маленькими печальными глазками.

Я не хотела оставаться без него.

Это была проблема. Когда ее обдумывала – порой хотелось всплакнуть от неразрешимости.

Бабуля успокаивала. Как всегда – мудро: лучше проблемы с выбором, чем полное отсутствие спроса. Как будущая пиарвумен, то есть тоже участница маркетингового процесса, я была с ней согласна. Но когда думала, что одного из них придется все же лишиться – причем навсегда, не заводить же двух мужей сразу, – так становилось сильно грустно.

Бабуля снова утешала. Сказала, что если решение дается с таким трудом и болью – просто отложи его принятие. Жизнь все рассудит сама.

Боже, как же она оказалась права…

Мы смотрели с ним фильм на его модном «эйрбуке» – я витала в Уральских горах и в своих девичьих проблемах, – как вдруг позвонил мой препод, Береславский. Давненько я о нем не слышала, он куда-то свалил, и мамуля упорно не кололась куда.

Звонок был неожиданный и довольно приятный – если раньше Ефим Аркадьевич умело отшивал меня от дел, то теперь я ему, видите ли, понадобилась.

Правда, удовольствие испытала недолгое. Беседа очень быстро перешла на личное, коснувшись наших с Игумновым отношений. Он надавил на больное, назвав Игоряшу предателем. Намек на поведение Игоря в том кафе, по дороге к Пскову. Я отшила непрошеного советчика – как будто меня саму не напрягла та история – и дала отбой.

Мы продолжили просмотр Игорешиного шедевра, а я уже предвкушала, как официант принесет давно заказанный «стейк обычный» – быстрым обслуживанием «Лимон» не славился никогда. Если гости сюда пришли – значит, уже не спешат.

Но вместо долгожданного официанта к нашему столику подошел нормально одетый, только уж очень здоровый мужик.

Я улыбнулась ему. Он мне не ответил.

«Пойдешь со мной», – тихо сказал бугай, крепко взяв меня за руку. Так сказал, что у меня все внутри сжалось и я потеряла способность к сопротивлению.

Он потянул меня из-за стола. И добавил так же негромко: «Не бойся, скоро вернешься. До тебя никто не дотронется».

Странно, но я поверила. Мне лично ничего не будет. Они хотят запугать маму.

Можно было попытаться поднять шум, однако рядом уже стоял второй, и в его опущенной руке, прикрытой полой пальто, был пистолет.

Может, и третий имелся. А еще: в такой клуб, как «Лимон», простые гопники не попадут.

Тут только я заметила, что Игорь весь напрягся и вот-вот вцепится в нападавших. В доли мгновения даже гордость успела ощутить – страх за меня у Игорька сейчас был явно сильнее, чем за себя. Еще я ощутила ужас – если начнется драка, ему несдобровать. Это не бандюки из деревни Гадюкино, это – цепные псы, к тому же вооруженные: я была уверена, что в руке второго не травматический пистолет, а настоящий.

Что успела сказать, точно не помню. Наверное, что-то типа: «Игорек, не надо. Все будет хорошо, обещаю».

И – поразительно! – амбал, что держал мою руку, тоже обратился к нему, даже по имени назвал: «Игорь, не лезь! Она завтра вернется».

Но Игумнов уже вскочил со стула и схватил бугая за вторую руку.

На шум начали оборачиваться люди. С секунды на секунду должна была появиться служба безопасности.

«Мой» бандит несколькими рывками попытался стряхнуть Игорька с руки. Как вцепившуюся собаку. Но Игорь и был словно питбуль. Я видела его лицо и понимала: он не отступит.

Выстрела не услышала. Увидела только, как Игорь отшатнулся назад и, покачнувшись, упал на пол. Куда попала пуля, я не поняла, но все равно внизу живота стало сразу холодно.

Бугай с силой потянул меня в глубь ресторана. Как оказалось позже – к служебному выходу.

Второй, стрелявший в Игорешу, теперь уже не скрывая пистолета, почти бежал за нами следом.

Народ шарахался от нас по сторонам.

Мы пробежали, вернее, он меня протащил по длинному коридору, за которым оказались наполовину открытые широкие двери. За ними уже виднелась улица.

Еще пара секунд – и он бы вытащил меня из клуба. Но в проходе появился человек.

Бугай выпустил мою руку, на бегу отбросил его в сторону и выбежал прочь.

Однако в дверь уже вбежал второй парень. В его руке тоже было оружие. Мне показалось, он целится в меня.

Мне никогда не было так страшно: я своими глазами видела дырку в дуле, из которой вылетает пуля.

И она вылетела.

Пули не видела, видела выскочивший из ствола сноп желто-белого пламени и услышала грохот.

Не сразу поняла, что жива. Только тогда, когда этот парень, который стрелял, обнял меня и тревожно спросил: «Ты цела?»