Сезанн. Жизнь - Алекс Данчев

Писсарро с супругой Жюли

Несмотря ни на что, Сезанн продолжал писать, и появился холст, известный под названием «Набережная Берси», тот самый винный порт – вид из окна, который в определенном смысле дополняет «Тающий снег в Эстаке», будучи вещью решительно «неправильной», но созвучной времени, реалистичной и вместе с тем меланхолично-поэтичной, как месяц плювиоз, который «льет холодный сон / На бледных жителей кладбища городского»{525}.

Что бы ни говорил Амперер, без друзей художник не остался. Умный и тонко чувствующий Писсарро писал Гийме: «Наш Сезанн подает надежды, я видел несколько его работ; одна из них – у меня дома, выдающейся энергии и мощи [скорее всего, «Набережная Берси»]. Если, как я надеюсь, он задержится в Овере, где решил пожить, многие художники, поспешившие вынести ему приговор, будут удивлены»{526}. Когда волнения 1870–1871 годов улеглись, семья Писсарро поселилась в Понтуазе, к северо-западу от Парижа. Летом 1872 года Сезанны снялись с места и приехали к ним, остановившись в соседнем местечке Овер-сюр-Уаз, где жил друг художника, доктор Гаше. Там они оставались до начала 1874 года. Впереди была большая работа.

Вместе с Писсарро Сезанн приступил к нескончаемым экспериментам и изучению собственного «я»; настолько самоотверженно художник еще не предавался делу. Из Овера в Понтуаз он добирался пешком и часто находил в доме Писсарро стол и кров, став почти членом семьи. «…Я взял перо у Люсьена и вот пишу сейчас Вам, – написал он однажды Писсарро, пока тот был в Париже, – хотя поезд должен был уже везти меня к моим пенатам. Я хочу дать Вам понять этими словами, что я опоздал на поезд, – и можно не прибавлять, что до завтра, до вторника, я Ваш гость. Так вот, мадам Писсарро просит Вас привезти из Парижа муки для маленького Жоржа и потом – рубашки Люсьена от его тетки Фелиси. Шлю Вам привет». Он вернул перо Люсьену (ему тогда было девять), и мальчик добавил: «Дорогой папочка, мама просит сообщить тебе, что сломалась дверь, так что приезжай поскорее, а то могут прийти грабители. Прошу тебя, пожалуйста, привези мне ящик с красками. Минетта [младшая сестра] просит привезти ей купальный костюм. Я не очень хорошо написал, потому что не было настроения»{527}. Дети любили Сезанна; ему нравилось над ними подшучивать. У Люсьена был школьный учитель по фамилии Руло [Rouleau[59] ]. «Ну, Люсьен, что тебе сегодня вкручивали [roulé]?{528}» – спрашивал Поль. Жюли, которая предпочитала общение без церемоний, он тоже нравился; симпатия была взаимной. Ее преданный и участливый образ он передал в небольшом карандашном портрете, для которого она позировала{529}. Сезанн испытывал уважение к обоим супругам – отсюда всегда: «мадам Писсарро», – но небольшие безобидные шутки он все же себе позволял. Взяв на себя заботы о меркантильных интересах мужа, Жюли нашла нескольких местных коллекционеров и пригласила их на ужин, принимая гостей в своем лучшем шелковом платье. В разгар застолья появился Сезанн, в заляпанной рабочей одежде, демонстративно почесываясь. «Не обращайте внимания, мадам Писсарро, пустяки: блоха»{530}.

Не обернулось ли подобное озорство скандалом в случае с семейством Писсарро, доподлинно не известно, но вот один авторитетный специалист обратил внимание на «двусмысленную складку на брюках» на рисунке Сезанна, сделанном с фотографии тех лет: запечатлен момент, когда Писсарро отправляется на этюды. Аналогичная «трактовка» напрашивается во второй версии «Современной Олимпии» (1873): эту вещь, написанную, в сущности, из озорства, один критик окрестил «сладострастным видéнием, взращенным на гашише». В данном случае деталь, вызвавшая такое негодование, принадлежит изображенному на картине зрителю (или постоянному клиенту), в котором безошибочно узнается сам художник: это его автопортрет{531}.

Сезанн и Писсарро с энтузиазмом принялись изучать творчество друг друга. Сезанну, очевидно, были известны слова, сказанные Делакруа о Рафаэле: «Он превзошел себя в поиске совершенства форм, повторяя модели и идеи других художников мастерски, с неисчерпаемой созидательной мощью»{532}. Вскоре по приезде Сезанн, желавший показать, сколь серьезны его намерения, одолжил у Писсарро его виртуозный пейзаж «Лувесьен» (1871) – специально, чтобы сделать с него копию. Сезанн хотел проанализировать почерк мэтра, лучше понять его технику. О том, чему учил Писсарро, нам известно из записных книжек молодого Луи Ле Байля, знавшего обоих художников. В них – суть идеи импрессионизма.