Свой среди чужих - Александр Афанасьев

– Мы обычно не ужинаем, – сказал Тихон, – у нас трапеза бывает два раза в день, и мы держим пост. К тому же – я не ел два дня.

– Почему? – удивился я.

– Не хотел лишних глаз. Лучше всего, если в Риме тебя никто не видит и не слышит, если ты – невидим, как тень. Пойдемте.

Выйдя из трапезной, мы перешли в другое здание, пошли по узким, темным коридорам с высокими потолками. Через равные промежутки в выбеленной стене были грубые деревянные двери, все это походило то ли на тюрьму, то ли еще на что. На тюрьму – потому что я уже был твердо уверен, что это не монастырь.

Перед одной из дверей, на которой не было никакой метки, никакой таблички, Тихон остановился, постучал – и открыл ее, не дожидаясь разрешения. Сам шагнул вперед – весьма любезно с его стороны, хоть меня тут и накормили, но это не повод терять бдительность.

Кабинет. Или келья – но это неважно, разница в деталях. Икона Пресвятой Богородицы в углу, перед ней горит масляная лампадка, сама икона – не меньше чем столетнего возраста, отделана медью. На столе – ноутбук последнего поколения, но провода подключения сети не видно. Керосиновая лампа – на столе.

Человек, который встал навстречу нам, сильно поседел и осунулся, его было почти не узнать. Но я его узнал.

– Слава Богу.

– Слава Богу, – сказал и я, потрясенный тем, кого я здесь увидел, – это вы, господин генерал-лейтенант?

– Уже нет, сударь. Перед вами – аббат Марк. Настоятель сей священной обители и скромный слуга Господа нашего. Да святится имя его.

– Да святится имя Его, – повторил Тихон.

С генералом Габриеляном Дро Аташесовичем меня познакомил Кордава, он не сидел в Тегеране, но приезжал, и не раз. Опытный контрразведчик по профессии, он служил в Главном разведывательном управлении Генерального штаба, имел самое непосредственное отношение к замирению Висленского края, его командировали туда точно так же, как и Кордаву – ко мне, в Персию. После того как я уехал из страны – больше я ничего не слышал о генерале.

Оказалось, что генерал долгое время работал в Висленском крае. И там он раскопал нечто такое, что выходило за все возможные рамки. Он не сказал, что именно он раскопал. Но это заставило его уйти из армии и стать священником. Настоящим священником.

Вот только не Римской католической, а священником православной церкви.

Православная церковь – совершенно особая церковь, в САСШ ее многие путают с Римской католической и удивленно спрашивают, почему эти две церкви разъединены – но тому есть глубокие причины. Причины эти – в ересях.

Ереси сопровождали Римскую католическую церковь почти все время ее существования. С ними боролись, боролись очень долго, существовала Святая Инквизиция – и она внесла в жизнь Европы не смерть и мракобесие, а просвещение. Мало существует на земле столь оболганных институтов, как Святая Инквизиция. В Испании, вопреки общепринятому мнению, на кострах за все время существования Инквизиции сожгли намного меньше людей, чем только за один год в Германии. Германия буквально обезлюдела во время чисток, предпринимаемых безумными приверженцами Реформации, можно было ехать целый день и не встретить ни одной женщины – всех сожгли. То же самое – Богемия, Швейцария. Возьмите карту распространения религий, наложите на нее карту, на которой отмечены места процессов над ведьмами, – и узнаете правду. Именно Реформация, люди, поправшие Веру Христову, ответственны за массовое безумие. И даже в САСШ ведьм сжигали еще в восемнадцатом веке, причем судили ведьм ученые Гарвардского университета.

В России происходили не менее страшные вещи. Раскол. Безумное внедрение Библии никонианского образца. Массовые казни, сожжения, ссылки – только в двадцатом веке удалось прекратить это безумие и вернуться к Слову Христову. Наградой нам стали Царьград и Иерусалим.

В двадцатом веке стали рушиться нравственные заповеди Римской католической церкви. Папы начали выступать с покаяниями. К причастию стали допускать содомитов, а кое-где содомитов стали допускать и к служению. Стараясь угнаться за странами, давно отрекшимися от Бога, такими, как САСШ, Римская католическая церковь все увереннее шагала в пропасть всепрощенчества, оправдания греха, толерантности.

Русская православная церковь, триста лет хранившая Истину Христову в преследованиях Раскола, осталась последней из мировых христианских конфессий, что решительно отвергла идею толерантности и всепрощенчества. В восемьдесят третьем году в числе прочих документов очередной Поместный Собор принял заявление, согласно которому вся территория САСШ признавалась находящейся под властью дьявола, а тогдашний президент САСШ Фолсом – еретиком, действующим волей Сатаны. С тех пор Русская православная церковь начала и не прекращала вести войну за спасение людских душ североамериканцев от сатанинской власти и ухищрений. Эта борьба велась на территории самих Североамериканских Соединенных Штатов – десятки священников каждый год ехали туда, чтобы нести заблудившимся в дьявольской тьме людям Слово Божие, учить их жить не во грехе. Их арестовывали, высылали, обвиняли в шпионаже, иногда даже убивали – но они ехали, потому что таков был их долг.

Относительно Европы – никаких специальных документов по поводу Римской католической церкви не принималось. Но и экуменического общения не было, в Москве и Риме (даже не Ватикане) были небольшие представительства, только для решения каких-то текущих вопросов. Никакого обмена священниками, никаких курсов и стажировок, ничего. Однако территория, окормляемая священниками из Рима, сатанинской не признавалась.

По слухам, которым я никогда не придавал значения, в составе Русской православной церкви существовал глубоко засекреченный Орден Безмолвия, призванный бороться с проникновением сектантов, сатанистов и прочей нечисти на Русь, а также нелегально действовать за границей, искореняя зло и ересь любыми возможными способами. Любыми – это значит вообще любыми. Тем более что было кому – в монастыри, в скиты уходили те, кто сжег свою душу в Бейруте в девяносто втором, до этого – в польских рокошах, на территориях. Вот сейчас – в Персии. По сути это были здоровые еще мужики, часто и пенсию выслужившие год за два и год за три, с огромным опытом участия в локальных войнах, с привычкой к оружию. К монастырям на Дальнем Востоке не подходили не только хунхузы, беглые каторжане и прочие разбойники – по слухам, и ниндзя, японские лазутчики, предпочитали не лезть на рожон. Но я никогда не думал, что встречу в центре Европы, в Италии – полностью православный монастырь, в котором собрано до ста человек вооруженной братии как раз из таких – готовых к немедленным действиям и, судя по тому, что произошло со мной, – активно действующих, по крайней мере в Риме. Никак не ожидал, что встречу такое.

Но это – было. Я сидел в келье католического монастыря, оказавшегося православным, а рядом со мной сидел человек, который дважды спас мне жизнь: тогда, в Персии, и сейчас, в Риме. А напротив меня сидел человек, который весьма ценился в контрразведочном отделении и участвовал в подавлении польского рокоша. И этот человек – тихим голосом и с глазами, полными внутренней веры и убеждения, – говорил об Апокалипсисе…