Истина в твоем прикосновении - Ким Нина Окер

Дома. Если бы она сказала мне, я смогла бы… не знаю, поддерживать с ним контакт. Встретиться с ним много лет назад и, возможно, даже помешать присоединиться к повстанцам и совершить все эти убийства. По крайней мере, у нас был бы шанс.

В тот момент я бы многое отдала, чтобы в последний раз поговорить с мамой. Я чувствую, что задыхаюсь от вопросов, ответов на которые у меня нет. Они так настойчиво требуют разгадки, но, скорее всего, никогда ее не получат. Потому что мама умерла и унесла свои секреты с собой в могилу.

Тихий стук выводит меня из задумчивости, и я вздрагиваю.

– Входите, – тихо говорю я, ожидая увидеть Кэт или Кево.

Но дверь нерешительно открывает Матео, который в первые секунды молча смотрит на меня.

– Могу я зайти на минутку?

Неуверенно сажусь и разглаживаю рубашку.

– Конечно.

Он закрывает за собой дверь и подтаскивает кресло-мешок, стоявшее у стены. Когда Матео садится, то кажется слишком крупным и угловатым для бледно-розовой подушки.

– Я бы хотел поговорить с тобой. До сих пор нам не удавалось это сделать.

Сначала мне хочется попросить его уйти. Матео – мой бывший телохранитель, мой партнер по нарушениям из прежней жизни. Когда я решила тайком покинуть остров, чтобы встретиться с повстанцами, он был первым, к кому я обратилась за помощью. И он предал меня – дал запрещенные вещества и передал повстанцам, не зная, что они со мной сделают. Это предательство до сих пор терзает меня, хотя я знаю, что не совсем справедлива к Матео. Я простила Кево, и Кэт, и Зару, и Анатолия… всех их. Но в случае с Матео мне до сих пор трудно это сделать.

– Ты мне больше ничего не должен, – тихо напоминаю я ему, подгибая под себя ноги и складывая руки на коленях. – Думаю, официально это сделано не было, но ты, конечно, уволен.

Он не реагирует на мою дурацкую шутку, но я и не ожидала этого. Кажется, я вообще никогда не видела, чтобы Матео смеялся.

– Я знал о повстанцах еще до Весеннего бала, – говорит он, твердо глядя на меня. – Я знал о восстании и о том, что они замышляют. Что они хотят вернуть Ванитас в цикл и предпринять восстание против других Домов. Я знал об этом, и Мэрта знала.

Я думаю о том, что сказала мне Мэрта, когда передавала телефон. О том, как она знала о моем предназначении, что понимала, по какому пути я пойду.

– И что?

– Мы думали, что ты поможешь повстанцам, как только узнаешь о них. – Когда я не отвечаю, Матео пожимает плечами: – Ты всегда была другой, Блум. Не такой патриотичной, не такой ограниченной, как большинство высокопоставленных членов сезонных Домов. Ты смогла увидеть слабые стороны этой конструкции, понимаешь?

Смущенно качаю головой:

– Нет, честно говоря, не очень.

– Ванитас столкнулись с трудной задачей – найти Хранителя, который бы им помог. Но когда обязанность перешла к тебе, я был уверен, что ты поможешь восстановить законный баланс пяти. Ты не из тех, кто слепо следует указаниям, тебя не обучали. У тебя своя голова на плечах и чувство справедливости. Фактически на тебя были направлены все наши надежды.

Я чувствую, как кровь приливает к моему лицу.

– Вашим надеждам понадобилось довольно много времени, чтобы осознать правду. Сначала я была абсолютно уверена, что повстанцы лгут.

На губах моего бывшего телохранителя мелькает едва заметная улыбка.

– Это верно. Когда ты вернулась из парка, я понял, что должен что-то сделать.

– Дать мне запрещенные вещества и выдать повстанцам? – с нажимом спрашиваю я. – Мог бы сначала попробовать поговорить.

– Возможно. Но разве ты бы мне поверила? Или сразу бы побежала к маме или дедушке, чтобы все им рассказать?

Обоснованное возражение. Мэрта сказала мне то же самое. По-видимому, тревожно большое количество людей считало меня стукачкой. Дух свободы – это ладно, но, очевидно, никто из них не доверял мне по-настоящему. Вздохнув, убираю с лица несколько прядей.

– В принципе, все это уже не имеет значения. Я не та, за кого вы меня принимали. Я никого не спасла, наоборот. Я виновата в том, что зима продолжается, что люди замерзают до смерти, а времена года в открытую сражаются друг с другом. Если бы осознала правду раньше и помогла бы повстанцам, ничего бы этого не случилось.

Матео несколько секунд молча смотрит на меня, затем наклоняет голову:

– Тебе известно, почему твоя мать назвала тебя Блум?

– Что?

– Я про твое имя, – без надобности поясняет он. – Твоя мать назвала тебя Блум, потому что знала, что ты не такая, как все. Твое имя не зимнее и не норвежское, а совсем наоборот. Она знала, что ты не будешь винтиком в системе, слепым членом коррумпированной банды. Она выбрала твой путь задолго до того, как узнала, что произойдет. Потому что все, что она когда-либо хотела сделать, – это защитить тебя.

Я думаю о маме, и во рту у меня пересыхает, и глаза предательски жжет.

– От чего?

– От правил, – спокойно объясняет он. – От золотой клетки, которая не дала ей и Джозефу обрести счастье. После его ухода, когда твоей матери пришлось полагаться на помощь семьи, она смирилась со своей участью. У них было достаточно причин отречься от нее, и она оказалась бы на улице без денег, без дохода и без крыши над головой. Но она сдалась – чтобы дать тебе безопасный дом. Но она никогда не хотела такой жизни для тебя. Вот почему она настаивала на том, что у тебя нет способностей, чтобы тебя не обучали. Ты должна была иметь возможность жить свободно.

Соленые слезы бегут по моим щекам, и я не в силах их остановить. Тысяча мыслей и в десятки раз больше вопросов терзают мой разум, когда я встречаюсь взглядом с Матео, пытаясь совместить его рассказ с образом моей мамы.

– Но… но она всегда следовала правилам. Хотела, чтобы после школы я осталась с семьей в Осло.

– Я не могу сказать наверняка, Блум, но полагаю, что она хотела иметь возможность приглядывать за тобой. И прежде всего за твоим развитием.

– Хочешь сказать, она ждала проявления моих способностей?

Он пожимает плечами:

– Ей было известно, что Джозеф из Осеннего Дома. Думаю, даже не зная этого наверняка, она понимала, насколько сильной ты можешь быть. Если бы все зависело от твоего деда, я гарантирую, что ты бы посещала занятия, тренировки и все такое. Но твоя мать этого не хотела.

У меня кружится голова.