Стратегия исхода - Дуглас Рашкофф

Морхаусов «Илюшин-2» стоял в дальнем углу летного поля. Два человека из наземной команды разогревали массивный зеленый самолет, а Морхаус проверял закрылки и пропеллеры. Я расплатился с таксистом и зашагал по бетону. Вблизи советский штурмовик оказался огромен и грозен. Фюзеляж – десять с лишним метров, размах крыльев – где-то пятнадцать. Закругленный, выпуклый нос, раздутый, словно больная печень. Однако стволы орудий, торчавшие из всех щелей, придавали старушке некую властность.

– Прокатишься напоследок? – спросил Тобиас. Он знал, что я пришел увольняться.

– Нет, сэр, спасибо. Я просто хотел вам сказать…

– Что тебе очень жаль? – Тобиас натянул кожаный шлем и уже взбирался в кокпит[208]. – Джейми, я читал газету. Мы все читали. Это конец. Не переживай, я тебя прощаю.

– Вы прощаете меня?

– Вы, ребята, не поняли, что натворили, да?

– Это не я! – заорал я.

Тобиас пристегивался.

– Коэн, я тебя не слышу. Залезай или до свиданья. – Он завел мотор. Последнее, что мне сейчас нужно, – кататься на советском штурмовике, особенно с пилотом, который ведет себя, как отъявленный маньяк. Но я не мог допустить, чтобы старик верил, во что он там верил. Я забрался в кабину и сел рядом с Тобиасом.

– Надень. – Он протянул мне маску и наушники с микрофоном. – И пристегнись.

Я возился с кожаными ремнями, а Тобиас потянул за рычаг, накрыв кабину стеклянным колпаком. Развалюха вздрогнула, зашевелилась, Тобиас бешено рулил по летному полю, пытаясь выбраться на полосу.

– Держись, – посоветовал Тобиас, когда мы выровнялись на рваной белой линии.

Он защелкал переключателями на панели и потянул длинный металлический рычаг. Самолет ринулся вперед, взревел мотор. Заклепки на металлическом корпусе вибрировали, мои зубные пломбы[209]тоже. Мы рискованно лавировали по взлетной полосе, набирая скорость. Затем кошмарный грохот – колесо покатилось с бетона в траву. Мы вихляли туда-сюда, крылья скрипели, едва не хлопали. Чистой силой воли Тобиас ухитрился поднять самолет до того, как тот врезался в бетонную стену.

– Еле проскочили, – заорал мне Морхаус в переговорное устройство.

– «Илюшин-23 Виски». Взлет разрешен, курс 07, восемь тысяч футов, как поняли? – осведомились из диспетчерской.

– «Илюшин-23». Взлетаем, курс 07, восемь тысяч, вас понял, – отозвался Тобиас, по абсурдно вертикальной траектории уходя на заданную высоту.

Я почувствовал, как барабанные перепонки натянулись, приспосабливаясь к внезапной смене давления, но сосредоточился на более настоятельной задаче: не извергнуть содержимое желудка в маску. Я мертвой хваткой вцепился в металлические поручни над головой.

– Небольшая перегрузка, пацан, – объяснил Тобиас. – Через минуту закончится.

Минута длилась гораздо, гораздо дольше. Тобиас промахнулся мимо высоты и дернул штурвал. Позади нас внезапно вздыбился хвост – мы почти уперлись носом в землю. И тут умолк мотор.

– Ах ты черт, – сказал Тобиас. – Мы заглохли.

Секунда мирной тишины – и самолет рухнул носом вперед. Я видел, как в ветровом стекле надвигается земля, потом небо. Нас мотало. Мои губы машинально складывали «Шма», а Тобиас щелкал переключателями и дергал рычаги.

Мотор чихнул и фыркнул, опять чихнул, опять фыркнул. Затем раздался несомненный тромбонный гул самолета, что против ветра рвется к земле.

– Давай, мудила! – Тобиас топнул ногой и щелкнул рычагом.

Самолет взревел и ожил. Тобиас вроде удивился, огляделся, будто очухиваясь. В стекле над головой показалось небо, потом земля, потом опять небо. Тобиас пялился на панель управления, руля вправо и влево, вдавливая штурвал себе в грудь, а самолет – прямо в небеса, к солнцу.

– Поехали! – гаркнул Тобиас, осторожно давя на штурвал и выравнивая самолет. Снова щелкнул переключателем. – Диспетчерская, это «Илюшин-23 Виски». Мы на восьми тысячах, курс 07.

– «Виски 23»! Господи боже! Ребята, вы в норме? – Перепуганный голос с земли выбился из протокола.

– Управление проверяли, – спокойно ответил Тобиас. – Вернемся – свяжемся.

– «Виски 23». Удачного полета. – Голос еле прорвался сквозь нестройный матерный хор.

– Что лучше заглохшего мотора вселяет в душу страх божий, а, Коэн?

Говорить я не мог.

– Я думаю, надо бы к Катскиллам слетать, оглядеться, – сказал Тобиас. – У тебя небось родные туда в отпуск ездят, а? В отель «Конкорд»?

Я кивнул.

– Понимаешь, «Илюшин-2» был штурмовик. – Тобиас похлопал видавшую виды панель. – В начале сороковых Советы выпустили таких целую кучу. Не для воздушных боев, а скорее для атаки наземных целей. Их первый бронированный истребитель. Но у него был изъян. Советы не знали, пока не выпустили «Илюшина» против немцев над рекой Березиной. Штурмовики уничтожили склады с боеприпасами, но немецкие военные самолеты бросились в погоню. Тут-то и обнаружилась ахиллесова пята «Илюшина». В нем удираешь, не оглядываясь. «Илюшина» уничтожали сзади. И тогда в него встроили второе сиденье. Твое разворачивается, ты можешь стрелять назад.

– Угхм. – Я инстинктивно кивнул, одобряя модификацию.

– Такова была твоя работа, Коэн. И Алекова. Следить, не атакуют ли со спины.

– Что вы пытаетесь мне сказать? – Я надеялся, Тобиас перейдет к делу. Если оно вообще есть.

– Понимаешь, Джейми, у такого самолета есть преимущество. Он атакует сверху. Как медведь.

Тобиас щелкнул по металлической крышке – на штурвале открылась красная кнопка. Морхаус надавил большим пальцем. Орудийные турели под крыльями принялись палить.

– Прекратите! Там люди внизу!

– Не дергайся, Коэн. Я холостыми.

Я оглянулся на одно орудие. Сквозь него ползла металлическая лента.

– Считается, что атака сверху – это нечестно, – сказал Тобиас. – А по-моему, в ней больше достоинства. В некотором роде. Ныряешь сверху. Тебя видят. Честнее, чем снизу. Понимаешь, о чем я?

– Нет, сэр, не понимаю.

– Покупателей на бирже потому и зовут быками. Дошло? Бык атакует с земли. Поддевает и кидает вверх. Медведь бьет сверху. Встает на задние лапы и наваливается. – Тобиас отпустил штурвал, чтобы показать.

– Это не я подставил Бирнбаума, сэр, – взмолился я так, будто от этого зависела моя жизнь. Как оно, судя по всему, вполне могло быть.