Древний Рим - Владимир Миронов

Где нет свободного волеизъявления народа, нет смены власти установленным законом порядком, там смену власти осуществляют заговорщики. Ведь власть не может находиться в одних и тех же руках, если только это не божество. Но люди несовершенны, а человек имеет особенность: он хочет ее узурпировать и сохранять «вечно». Как скажет впоследствии лорд Эктон, «абсолютная власть развращает абсолютно». Конец Нерона закономерен. Его покинули даже друзья.

Чтобы понять причину возможного отчуждения Нерона, представим себя на месте тогдашних римлян… Как к нему могли относиться искренние друзья Рима, истинные патриоты, видевшие, что император на каждом шагу хвалит и восхищается Грецией и всем греческим?! Нерон давно уже презирал Рим и римлян, фактически став «другом греческой старины и отступником от старины римской». Каково было истинному римлянину наблюдать за тем, как император предпочитает его родине чужую страну?! Ведь Нерон почти что полтора года прожил в Греции, как нынче живут в какой-нибудь Англии, Америке или Израиле иные из наших олигархов, покинувшие Россию! И хотя император умел говорить с толпой, умел с ней общаться и даже ее ублажать, вы хорошо знаете, что никто так ненадежен в своих пристрастиях и чувствах, как слепая толпа. Пусть сегодня она тебя неистово и с воодушевлением превозносит, завтра при смене ветра истории столь же яростно готова проклинать и поносить. Вдобавок, покинув Рим, Нерон оставил управление империей на двух вольноотпущенников – Гелия и Поликлита… Это было равносильно тому, как если бы русский царь, помазанник Божий, вдруг взял, да и передал бразды правления огромной империей в руки Распутина или нового Березовского! К концу его жизни Нерон «стал больше греком, чем римлянином», он «говорил по-гречески, декламировал наизусть Гомера, окружил себя греческими советниками, соорудил в Риме гимнасий в греческом стиле». Все это было еще терпимо, если бы не мысль о том, что за поездкой в Грецию и за ее освобождением может последовать и перенос центра всей метрополии из Рима в Ахейю – то есть в Грецию. А это уж, согласитесь, в любом смысле, при любом раскладе должно было восприниматься римлянами как прямая измена римскому делу!

В. С. Смирнов. Смерть Нерона

Плиний Старший, карьера которого прервалась при Нероне, считал его, как и Калигулу, врагом и бичом человечества. Это было тяжелое время, когда в Риме порабощенность сделала опасным всякий род занятий, который предполагал так или иначе наличие свободомыслия и прямоту. Заговор зрел среди военных. Его поддержал и сенат, объявив Нерону, что тот вне закона и будет сурово наказан по обычаю предков (осужденного раздевали догола, зажимали голову колодкой, забивали до смерти палками). Нерон был первым императором, которого армия лишила власти при жизни. К власти пришел Гальба. Нерон жаловался, что у него не осталось не только друга, но и недруга, и сетовал: «Вот она, верность». У него не было даже мужества покончить с собой. Говорят, перед смертью он воскликнул: «Какой артист погибает!» Фигляр в нем оказался сильнее цезаря.

Монумент в честь Нерона в Майнце

Почему-то, уже умирая, он более всего опасался, чтобы его голова никому не досталась, хотя, на наш взгляд, голова-то его как раз ничего и не стоила (науки он забыл, от философии его отклонила мать, уверяя, что для правителя она одна лишь помеха, древних риторов он не любил, следуя совету Сенеки). Было ему всего 32 года. Погребение обошлось в двести тысяч. Урна в его усыпальнице на Садовом холме (со стороны Марсова поля) была сделана из красного мрамора, алтарь над ней – из этрусского, ограда вокруг – из фаросского… Ликование в народе было таково, что чернь бегала по всему городу во фригийских колпаках. Однако были и такие, которые, помня о тех зрелищах, что он устраивал плебсу, долго еще украшали его гробницу весенними и летними цветами и выставляли на ростральных трибунах его статуи и эдикты, словно надеясь вернуть его себе.

Кельтский ритуальный сосуд

Тацит так писал о тех временах… Наступали смутные и подлые времена, когда правду «стали всячески искажать – сперва по неведению государственных дел, которые люди стали считать для себя посторонними, потом – из желания польстить властителям или, напротив, из ненависти к ним. До мнения потомства не стало дела ни хулителям, ни льстецам». Рим все более погружался в полосу неопределенности. Даже в мирную пору множились несчастья, смуты и распри. Времена дикие и неистовые. Гальба открыл полосу этих бед, когда на Италию обрушились такие беды, «каких она не знала никогда или не видела уже с незапамятных времен». Три гражданские войны, четыре принцепса погибают насильственной смертью. Цветущее побережье Кампании затапливается морем, погребаются под лавой и пеплом Помпея и Геркуланум в результате извержения Везувия. Рим опустошают страшные пожары. Горит Капитолий, гибнут древние храмы. Поруганию подвергаются старые обряды. Оскверняются брачные узы. Земля запятнана убийством. Страшная и лютая жестокость пронизывает Рим.

Легионер и центурион в Риме в I в. н.э.

После Нерона пришла череда так называемых «солдатских императоров»… К власти последовательно, почти с кинемато-графической быстротой, приходят три императора, которых назначают легионеры римских армий. Первым был в 68–69 гг. н. э. Гальба (Сервий Сульпиций). Он происходил из знатной семьи и пользовался авторитетом у императоров Августа, Тиберия, Гая и Клавдия. Все эти годы, находясь на службе, он выполнял должности консула, проконсула, наместника и главнокомандующего в Аквитании, Нижней Германии, Африке и Испании. Он столь успешно справлялся со своими обязанностями в Африке, что Нерон поручил ему наместничество в Испании. Везде он проявлял строгость и известную справедливость, насколько можно таковую ожидать от правителя и военного руководителя. Вел он спартанский образ жизни, нередко был жесток. В 68 году против Нерона восстал Виндекс, бывший наместником в Центральной Галлии. Он и предложил трон императора Гальбе. Тот все колебался. Командир когорты его личной охраны Тит Виний (Тацит назвал его отвратительнейшим среди смертных) заявил: «Какие еще тут совещания, Гальба! Ведь, размышляя, сохранить ли нам верность Нерону, мы уже ему неверны! А если Нерон нам отныне враг, нельзя упускать дружбу Виндекса». Однако лучшие легионы Рима в Германии во главе с Вергинием Руфом разбили галльских мятежников, при этом Виндекс, потеряв 20 тысяч убитыми, покончил с собой. Однако интриги при дворе продолжались, в результате чего Гальбу провозгласили императором преторианцы. Тут уместно вспомнить выражение: «Свита делает императора».

Однако Гальба был уж стар (73 года), за его спиной действовал второй префект – Нимфидий Сабин, человек низкого происхождения и еще более низких нравов. Он предполагал, что жизнь Гальбы будет недолгой, рассчитывая перехватить у него в скором будущем всю власть и стать императором. Он пообещал солдатам огромные деньги. «Росту славы и могущества Нимфидия способствовал и сенат, который дал ему звание «благодетеля», собирался ежедневно у дверей его дома и предоставил право предлагать и утверждать всякое сенатское решение, и это завело его еще дальше по пути дерзости и своеволия, так что очень скоро он сделался не только ненавистен, но и страшен даже для тех, кто перед ним пресмыкался» (Плутарх). Путь императора в Рим сопровождался убийствами. Гальба избавлялся от соперников (наместника в Африке – Макра), иных из них убивали из угодничества или по тайному распоряжению (наместник в Германии – Фонтей Капитон). На пути к Риму кортеж императора окружили матросы, которых еще Нерон свел в отдельный легион и объявил солдатами. Они стали требовать от Гальбы подтверждения их статуса, иные даже обнажили мечи. Но против них бросили конницу и, усмирив легион, казнили каждого десятого (это наказание было предусмотрено с древности). Теперь старикашка Гальба всем внушал страх и трепет. Попытки Нимфидия подбить преторианцев на новый бунт закончились тем, что воины убили его. Труп вытащат на открытое место и, поставив вокруг ограду, предоставят желающим право любоваться зрелищем.