Древний Рим - Владимир Миронов

К разочарованию тех, кто возвел его на трон, воцарение Гальбы не принесло им ожидаемых бенефиций и наград. И тут сказались некоторые личные качества правителя. Он оказался не очень-то умелым управителем. «По общему мнению, – скажет Тацит, – у него были задатки правителя. Но правителем он так и не стал». Кроме того, Гальба был откровенно прижимист и скуп. Возможно, эта политика и могла считаться разумной после эпохи безудержных трат Нерона, но римское войско и плебс привыкли к щедрым дарам и наградам. Гальба, сменив офицеров преторианской стражи своими протеже, отказался выплатить им те премии, что были обещаны от его имени. А ведь они и привели его к власти. Он набирал солдат, не платя им денег. При этом даже хвастливо заявлял: «Я солдат набираю, а не покупаю». В итоге вспыхнули беспорядки среди преторианцев.

Легионер и легат из провинции

Он учредил комиссию по возвращению подарков, некогда выданных Нероном (на сумму около пятисот миллионов денариев), «милостиво» позволив оставить десятую часть от подаренного императором. Это объясняет то, почему о Нероне многие из тех, кому тот благодетельствовал, будут вспоминать с теплотой и с умилением. В Гальбе соединились жестокость, алчность и скупость… Говорили, что он разрушил стены ряда городов Испании и Галлии, медливших примкнуть к нему, наместников и чиновников казнил с женами и детьми и обложил города тяжелыми поборами. Его алчность была столь велика, что когда в Тарраконе ему поднесли золотой венок в пятнадцать фунтов весом из храма Юпитера, он отдал его в переплавку, взыскав с граждан три унции золота, которых недостало в древнем и ценнейшем украшении. Светоний отмечает, что хотя некоторые из его поступков и обнаруживали в нем отличного правителя, но «его не столько ценили за эти качества, сколько ненавидели за противоположные». Можно даже сказать, что лучше бы он не становился императором, ибо любили и уважали его больше, когда он принимал власть, чем когда стоял у власти. В любимчиках у него ходили люди, отличавшиеся исключительной алчностью и подлостью. Алчность и подлость – опоры власти!

Римские воины (центурион, преторианец, легионеры)

В их числе были испанский легат Тит Виний, тупой и спесивый начальник преторианцев Корнелий Лакон, подлый и наглый вольноотпущенник Икел, ставший домогаться всаднического звания. Гальба давно уж пристрастился к мужской любви и для своей похоти выбирал молодых и крепких мужчин. Икел как раз и был таким наложником. Негодяям с их пороками, пишет Светоний, он доверял и позволял помыкать собою так, что «сам на себя не был похож – то слишком мелочен и скуп, то слишком распущен и расточителен для правителя, избранного народом и уже не молодого». Друзьям и вольноотпущенникам он позволял за взятку или по прихоти делать все что угодно – облагать налогом и освобождать от налога, казнить невинных и миловать виновных. Однако при этом он запретил казнить и самых ненавистных народу ставленников Нерона – Галота, Тигеллина. Все сказанное и многое другое приблизит его неотвратимый конец, который уже предвещали и знамения (римляне к ним относились очень серьезно). Вспыхнул мятеж Отона. Когда Гальба увидел всадников, посланных с целью покончить с ним, напрасно он взывал о помощи: никто из окружавших его воинов не помог, а вызванные на помощь войска не послушались приказа.

Его убили его же преторианцы, бросив тело у Курциева озера. Оно там лежало долго, пока один из солдат, на пути домой, не натолкнулся на тело. «…Наконец какой-то рядовой солдат, возвращаясь с выдачи пайка, сбросил с плеч мешок и отрубил ему голову. Так как ухватить ее за волосы было нельзя, он сунул ее за пазуху, а потом поддел пальцем за челюсть и так преподнес Отону; а тот отдал ее своим обозникам и поварам. И те, потешаясь, таскали ее на пике по лагерю с криками: «Красавчик Гальба, наслаждайся своей молодостью!» Поводом к этой дерзкой шутке был распространившийся незадолго до этого слух, будто кто-то похвалил его вид, еще цветущий и бодрый, а он ответил: «Крепка у меня еще сила!»» Вольноотпущенник Патробия Нерониана купил у них голову Гальбы за сто золотых и бросил там, где по приказу Гальбы некогда был казнен его любимый патрон.

Наступала новая эра, о которой Гальба сказал: «Если бы огромное государство могло устоять и сохранить равновесие без направляющей его руки единого правителя, я хотел бы быть достойным положить начало республиканскому правлению. Однако мы издавна уже вынуждены идти по другому пути…» Единственно, что можно отнести к заслугам Гальбы, так это его попытку ввести принцип наследования не по семейной принадлежности (преданности семье), но по способностям и личным качествам претендента на высшую власть в стране. Гальба резонно заметил: «Разум не играет никакой роли в том, что человек родился сыном принцепса, но если государь сам избирает себе преемника, он должен действовать разумно, должен обнаружить и независимость суждения, и готовность прислушиваться к мнению других» (Тацит). Однако то были благие пожелания и пустые слова. Мы видим, как власть фактически вырвалась из рук законодательного собрания (сената) и перешла в руки военных командиров, временщиков и честолюбивых соискателей верховного поста. Так, когда сенат утвердил Пизона в качестве наследника Гальбы, Отон спокойно убил Пизона. И сенат тут же принес ему клятву на верность. Об этих «солдатских императорах» сохранились самые разные мнения. Среди них Гальба считался самым алчным, Отон – стремившимся к «цивилизованному» решению споров (в свое короткое царствование он даже выпустил монету с надписью – Pax Orbis Terrarum), Вителлий – самым сдержанным, Веспасиан – самым трудолюбивым. Однако пример того же Отона показал, сколь условны и коньюнктурны были оценки современников.

Таким образом, Рим все более становился игрушкой в руках той силы, которая принесла ему успех и торжество во время схваток с соперниками. Армия, даже став источником силы и славы, в определенных обстоятельствах может стать и ахиллесовой пятой державы и правительства, если она станет всесильной, а ее командиры перестают опасаться верховной власти, ибо сами стали таковой…

При всех тех ужасах и преступлениях, о которых выше шла речь, империи не был чужд и некий плебейский демократизм… Вот, скажем, фигура императора Веспасиана (9—79 гг. н. э.), о котором Тацит говорил, что он – единственный император, которого власть изменила в лучшую, а не в худшую сторону (кстати, он – первый император из несенаторского сословия). Он обладал массой тех достоинств, которые крайне редко встретишь среди руководителей государства. Жил в бедности, хотя и был консулом. Веспасиан отстроил массу городов после землетрясений и пожаров. Он умел выделять и поддерживать достойных людей, установил добрые отношения как с сенаторами, так и с провинциальными лидерами. Веспасиан навел порядок в армии, укрепил дисциплину, проявив при этом особую заботу о безопасности римских границ. Если союзник был предан, он честно помогал ему. Грузинскому царю Митридату он построил (или помог восстановить) крепость у Мцхеты, древней столицы Иберии (Грузии). Он же покровительствовал Испании, Галлии, Африке, хотя и в ущерб Греции и Иудее.