Искупление - Элизабет фон Арним

правда, – произнесла она с запинкой, и Фред переспросил:

– Что правда?.

– Я получила деньги.

Фред смотрел на нее как на умалишенную.

– Тогда где же… – начал он, и рот его задвигался, пережевывая виноградину, оказавшуюся слишком крупной. Проглотив ее, он закончил фразу: – Тогда где же они? Прости, что спрашиваю, но, как я объяснил тебе в первый же день, когда привез сюда, теперь мы, семья, заботимся о тебе, и, конечно, для нас это радость, однако мы все же должны прояснить финансовую сторону дела.

– Я думала, – сказала Милли, и к капелькам пота над ее верхней губой прибавились капельки на висках, – что эти деньги мои.

Ее слова встревожили Фреда, и он поспешил ее заверить:

– Разумеется, они твои.

У него возникло неприятное чувство, что он ступил на зыбкую почву, подобрался к чему-то крайне предосудительному, и если начнет расспрашивать дальше, то того и гляди речь пойдет о том гнусном молодчике, с которым Милли, видимо, встречалась в Лондоне. Это он прибрал к рукам денежки, внезапно озарило Фреда. Безусловно, ничего хорошего в этом нет, но, сказать по совести, еще хуже будет, если он продолжит расспрашивать Милли, пока та не признается, тогда прощай весь их план: им уже не удастся обходить молчанием и этого молодчика, и ее измену, – прощай и доброе имя семьи. Фред нахмурился и отщипнул еще виноградину, и в его движениях сквозило такое глубокое душевное смятение, что тревога и страх в глазах Милли только усилились.

– Конечно, – проговорил он, не глядя на Милли, и сунул в рот виноградину, – на самом деле это меня не касается, да и вообще никого не касается. Если у тебя нет этих денег – значит, нет. Но если бы ты положила их в банк, то, наверное, рассказала бы об этом мне. Ты знаешь, я бы тебе помог… хм, выгодно их поместить.

– Они не в банке, – тихо сказала Милли. – Я их отдала.

Этого он и боялся. Тот молодчик прикарманил деньги. Сбылись его опасения. Отвратительно. Какая мерзость. А теперь она собирается еще больше все осложнить, сделать положение невыносимым для всех, рассказав ему, кому отдала деньги? Похоже на то. Она вот-вот заговорит…

– Ради бога, Милли, – бросил он резко и вдруг метнул на нее свирепый взгляд из-под кустистых бровей. – Оставим эту тему. Я не желаю…

– Но, Фред, я хочу чтобы ты знал: я отдала их своей сестре.

– Сестре? – Он пристально посмотрел на нее. – Той самой…

– У меня только одна сестра, – обронила Милли.

– Но она вроде бы живет в Швейцарии, разве нет?

– Да. Но когда она прочла в газете о смерти Эрнеста… – Милли на миг прервалась, чтобы вытереть бисеринки пота над верхней губой. – Приехала, чтобы увидеться со мной.

– И вы встречались?

– Да, я виделась с ней в Лондоне. И отдала ей деньги.

Фред молчал, не сводя с нее глаз, затем, повинуясь внезапному порыву, произнес совсем другим тоном:

– Прости меня, Милли.

– Ох, Фред, за что? – спросила она и быстро прибавила, поскольку не хотела слышать ответ на свой опрометчивый вопрос: – Я не могла не дать ей деньги. Любой на моем месте поступил бы так же. – И она заговорила, медленно, с остановками. Волосы вокруг ее ушей намокли от усилий, пока она рассказывала о положении Агаты, об отчаянной борьбе за выживание, длившейся годами, о том, как та, ничего, естественно, не зная о завещании Эрнеста, решила переехать к Милли на Мандевилл-Парк-роуд. – Вам бы не понравилось, – сказала она в заключение и со слабой улыбкой откинулась на подушки, чувствуя, что напряженная атмосфера в комнате разрядилась, – если бы мы обе оказались у вас на попечении, правда?

– Она знала, что это все твои деньги и больше у тебя нет? – спросил Фред.

– Ну, она знала, что у меня есть, – веки Милли задрожали и опустились, – все вы.

– Да, – Фред задумался. – И все же, знаешь ли, забрать все до последнего пенни…

– Но это не так: у меня есть украшения, – возразила Милли и снова подняла глаза на деверя. – Думаю, они стоят немалых денег.

Но Фред решительно осудил поступок Агаты, и ничто не могло поколебать его убеждение. Конечно, Милли сглупила, когда отдала деньги сестре, но каким чудовищем надо быть, чтобы их взять? Ну, он знал, что она за птица, ему явственно вспомнился громкий скандал из далекого прошлого, и рот его неприязненно скривился.

Милли угадала, о чем он думает, и возразила:

– Я сама заставила ее взять деньги. Естественно, она подумала, что эта сумма не имеет для меня значения, поскольку я собиралась вый…

Она тихо ахнула и осеклась. Заметил ли он? Если этот разговор продлится дольше, она наверняка проговорится, выболтает то, чего Ботты явно не желают знать и всеми силами отметают. О, она еще слишком слаба, чтобы вести подобные беседы. Ее следовало бы перед приходом Фреда накормить как следует чем-то посущественнее бульона и молочного пудинга…

Однако Фред, похоже, ничего не заметил, глубоко и с явной неприязнью задумавшись, должно быть, о сестре Милли.

– Вы долгие годы ничего не знали друг о друге, да? – спросил он наконец. – С тех пор как она…

– Сбежала, – закончила за него Милли и сказала себе, что по крайней мере об этом может говорить открыто.

Теперь, когда все уже позади и никого больше не заботит та давняя история, можно рассказать Фреду, что все эти годы они с сестрой переписывались. Она знала, что обманывать дурно, но любила сестру и не смогла бы вынести, если бы им пришлось навсегда расстаться.

И снова у нее возникло чувство, что, будь у нее что-нибудь укрепляющее перед беседой с деверем, она справилась бы лучше.

– Он запретил тебе писать, верно? Я говорю об Эрнесте, – заметил Фред, после того как она закончила. – Кажется, он говорил, что запретил.

– Да, но я не послушалась. А ты бы послушался, Фред?

Он усмехнулся.

– Не знаю. Не представляю, чтобы Мейбл запретила…

Голос его заметно потеплел, теперь в нем слышалось дружелюбие, так непохожее на прежнюю наигранную сердечность. Фред почувствовал великое облегчение, когда узнал, что деньги прибрал к рукам вовсе не тот молодчик, что в Лондоне Милли встречалась с сестрой. Хотя бы одно пятно, и притом безобразное, удалось смыть с ее имени. Вдобавок теперь появилась возможность объяснить ее тайную поездку в Лондон желанием избежать очевидных враждебных нападок со стороны семьи, которые, несомненно, обрушились бы на Милли, узнай родственники о ее намерении. Разумеется, все пришли бы в ужас и совершенно справедливо возмутились, если б узнали, что скудное наследство Милли перешло к ее сестре. Она хорошо знала, как все они относятся к ее сестрице,