Гендер и власть. Общество, личность и гендерная политика - Рэйвин Коннелл

Это рассуждение порождает совершенно иной образ катексиса. Гидравлическая модель либидо, построенная Фрейдом, предполагает, что поток аффекта в одном месте движется, в другом – наталкивается на препятствие, в третьем – прорывается. Согласно интерпретации Сартра, катексис – это своего рода обязательство, вбрасывание себя в конкретное эмоциональное отношение. Кандалы привязанности, жесткость катексиса, обусловленного безответной любовью, – это факт нашей эмоциональной жизни не потому, что мы не можем выбрать другие привязанности, а потому, что мы не можем избежать последствий предыдущих привязанностей. Эмоциональная преданность любой степени структурирует не только наши социальные взаимодействия, но и наши фантазии о жизни, наши представления о себе, наши надежды и упования. Человек может отключиться от них только такой ценой, которая невыносима для многих людей, такой ценой, которая оставляет пустоту в каждой сфере нашей жизни. Мы знаем, как чувствуют себя люди, которым пришлось испытать подобный опыт против своей воли: тот человек, кого оставил возлюбленный или возлюбленная, тот, кто лишился кого-то из своих близких. Мало кто добровольно выбрал бы себе такую судьбу.

Существуют разные способы отрицания свободы и отказа от ответственности, которые дают экзистенциальному психоанализу арсенал понятий для анализа ригидности социального взаимодействия. Например, де Бовуар связывает высокую ценность пениса в культуре маскулинности с практически универсальной тенденцией отчуждения:

Из «воплощения трансценденции в фаллосе» вытекает, причем вполне естественно, страх кастрации характерный для эдипова комплекса. В данном случае психоаналитическая теория гендера оказывается особым случаем. Эта теория, как убедительно показывает де Бовуар, принимает в качестве предпосылки конкретное множество социальных и исторических условий, которые сама теория объяснить не может.

Сартровская трактовка ситуаций дурной веры, когда люди отказываются от ответственности за свои действия и при этом утверждают, что их решения были вызваны внешними силами, устанавливает совершенно иную связь с теорией Фрейда. Понятия либидинальной детерминации и бессознательного создают для пациентов психоаналитика страшное искушение: объяснять свои поступки воздействием неконтролируемых психических сил. Томас Сас в своей книге «Миф о психическом заболевании» рассматривает данную ситуацию с другой точки зрения: он говорит о неявном соглашении между пациентом, его семьей и врачом. Истерический симптом – это требование сочувствия, заботы и симпатии со стороны больного, которое высказывает человек, не решающийся открыто заявить, что является невыносимым в его жизни или межличностных отношениях. Многослойность полового характера проявляется в форме дурной веры, или отказа от ответственности за свое поведение в сфере гендерной политики.

Из экзистенциалистской аргументации не следует, что мир, описанный в классическом психоанализе, не существует. Он реален, но реален как мир отчуждения. Его смутность и затемненность – это мрак эскапизма и непринятия. Но всегда можно выйти за его пределы, как показывает де Бовуар:

Понятие сексуального освобождения, если оно вообще может быть сформулировано, связано не с высвобождением врожденной эротичности, а с отбрасыванием оков отчуждения (включая оковы эротизма) и реализацией врожденного чувства свободы.

Сартр представляет экзистенциальный психоанализ как декодирование способа бытия, направленное на поиск исходных, формирующих человека выборов. Например, в своем исследовании Жене он прослеживает выборы Жене, сделанные им в детстве и связанные с тем, что его приемные родители относились к нему как к вору. Подобная процедура анализа чревата опасностью гомогенизации личности, подобно той, которой чреваты и нарисованные де Бовуар картины «путей неподлинного бегства, открытых женщинам», положенные ею в основание типологии характеров, обсуждавшейся в Главе 8. Эта опасность состоит в том, что интеллигибельность жизни будет приписываться только ее гармоничным формам, т. е. тем ее частям, которые хорошо сочетаются друг с другом. Но Фрейдова идея о том, что интеллигибельность жизни лежит в ее противоречиях, слишком ценна, чтобы мы могли ее отбросить.

Однако формулировку этой проблемы можно скорректировать. Ни в книге «Бытие и ничто», ни в Сартровой последующей переработке экзистенциального психоанализа нет ничего близкого прогрессивно-регрессивному методу, о котором он пишет в «Вопросе о методе» и который требует того, чтобы формирующие личность выборы были всегда сингулярны или всегда согласованы друг с другом. Лэнг и Эстерсон не увидели практических приложений этого допущения. Например, Лэнг в исследовании случая необычного студента, которого он называет Дэвид (см. его книгу «Разделенное Я»), показывает противоречие в стоящем перед Дэвидом выборе: он должен стать либо своей умершей матерью, либо мужчиной.

Дэвида привело к психозу то обстоятельство, что два эти выбора, или обязательства, влекли несовместимые между собой последствия. Выбор «стать мужчиной» привел бы его к страху перед женственностью и ненавистью по отношению к ней и тем самым – к страху и ненависти, направленным против «женщины, которая была внутри него и, казалось, всегда хотела показаться наружу». Он мог бы не бояться этой фемининности, если бы маскулинность, характерная для его среды, была организована иначе. Описанная Лэнгом история случая содержит некоторые детали, позволяющие говорить об исключительно традиционной маскулинности его отца, по крайней мере в том, что касается разделения домашнего труда. Однако представленных деталей все-таки недостаточно, чтобы судить об этом наверняка.

Этот случай свидетельствует о различии между гегемонной маскулинностью и формами маскулинности, которые являются гетеросексуальными, но напрямую не связаны с доминированием, – условно говоря, традиционными маскулинностями. В обеих формах маскулинности заложено притязание на власть, при этом в первом случае считается, что власть принадлежит мужчине в любой ситуации, а во втором случае – что нет. Традиционная маскулинность – это в определенном смысле гегемонная маскулинность, происходящая от дурной веры. Мужчины могут получать удовольствие от патриархатной власти, но при этом воспринимать ее так, как будто она была получена ими в результате воздействия внешних факторов, т. е. дана им от природы, в силу традиции или самими женщинами, а не посредством активного подавления женщин в разных областях жизни. Они не склонны брать на себя ответственность за те действия, благодаря которым обрели свою власть. Отсюда проистекает их иногда смущенное восхищение героями гегемонной маскулинности: футболистами, летчиками, домашними тиранами, теми, кто нападает на гомосексуалов, – т. е. теми, кто берет на себя ответственность за свои действия по утверждению власти.