Рейх. История германской империи - Борис Соколов

Сталин, как известно, в ходе коллективизации, великой чистки 1937–1938 годов и ряда других репрессивных кампаний избавился от всех тех, кого он считал действительными или потенциальными врагами своего режима. Гитлер же только фантазировал на эту тему, но реальной масштабной зачистки всех «подозрительных элементов» в Германии так и не провел, ограничившись Ремом и его беспокойными штурмовиками. Может быть, потому, что не хотел зря проливать «немецкую кровь», рассчитывал «перевоспитать» недовольных с помощью громких военных побед и массированной пропаганды «расового превосходства» немцев. Подобную зачистку фюрер собирался предпринять только в случае открытого мятежа на территории Рейха. Так, 7 апреля 1942 года в ставке фюрер мечтал: «Если когда-нибудь в Рейхе вспыхнет мятеж, я в ответ незамедлительно приму следующие меры:

1. В тот же день, когда поступит первое сообщение о путче, прикажу арестовать в своих квартирах и казнить всех лидеров враждебных направлений, в том числе политического католицизма;

2. Прикажу расстрелять в течение трех дней всех заключенных концлагерей;

3. Все уголовные элементы вне зависимости от того, находятся ли они в тюрьмах или на свободе, на основе имеющихся списков прикажу также в течение трех дней собрать в одном месте и расстрелять.

Расстрел этого насчитывающего несколько сот тысяч человек отребья делает излишним все остальные меры, поскольку ввиду отсутствия мятежных элементов и тех, кто смог бы выступить заодно с ними, мятеж с самого начала обречен на поражение.

Нравственно эти расстрелы будут оправданы тем фактом, что все немцы-идеалисты жертвуют своей жизнью на фронте или отдают все силы во имя победы Германии, работая на военных заводах или еще где-нибудь в тылу».

Когда 20 июля 1944 года попытка мятежа была на самом деле предпринята, Гитлер репрессировал не сотни тысяч, а лишь немногие тысячи заговорщиков, их родственников и сочувствовавших им представителей политической оппозиции. Возможно, некоторую роль сыграло то, что заговор был подавлен даже не за три дня, а всего лишь за сутки, и Гитлер осознал, что внутренней угрозы его режиму больше не существует. На второе такое безумство уцелевшие генералы больше бы не решились. Еще важнее, думаю, было то, что фюрер решил, что для устрашения недовольных достаточно и тех репрессий, которые уже предприняты, тогда как казнь сотен тысяч существенно ослабит военные усилия Рейха в критической обстановке лета 1944 года.

Клаус Шенк фон Штауффенберг (1907–1944) – полковник вермахта, один из основных участников Заговора 20 июля, осуществивший покушение на жизнь Адольфа Гитлера 20 июля 1944 года

Любопытно, что к концу войны у лидеров Третьего рейха зародились подозрения, не было ли своих резонов в предложении Рема сделать костяком будущего вермахта не рейхсвер, а штурмовые отряды. Так, Геббельс 28 марта 1945 года, перед самым концом, записал в дневнике: «Я подробно излагаю фюреру свою мысль о том, что в 1934 году мы, к сожалению, упустили из виду необходимость реформирования вермахта, хотя у нас для этого и была возможность. То, чего хотел Рем, было, по существу, правильно, разве что нельзя было допустить, чтобы это делал гомосексуалист и анархист. Если бы Рем был психически нормальным человеком и цельной натурой, вероятно, 30 июня были бы расстреляны не несколько сотен офицеров СА, а несколько сотен генералов… Тогда как раз был подходящий момент для революционизирования рейхсвера. Этот момент из-за определенного стечения обстоятельств не был использован фюрером».

Одним из главных врагов и одновременно пропагандистских мишеней национал-социалистов стали «мировые плутократы» – воротилы международного финансового капитала, еврейское происхождение многих из которых нацисты всячески подчеркивали.

Вместе с тем масса германских евреев отнюдь не могла быть причислена к крупным бизнесменам, а была представлена мелкими торговцами, адвокатами, врачами, ремесленниками, журналистами. Они были удобным объектом расовой ненависти. Чужаки по вере, почти не занятые физическим трудом, они сделались объектом нападок со стороны разорявшихся крестьян, безработных рабочих, а немецкие торговцы и ремесленники видели в еврейских коллегах своих конкурентов, особенно неприятных в период кризиса и падения спроса, и также не питали теплых чувств к сынам Израиля.

С 1933 года государственной политикой Германии стал антисемитизм, что означало вытеснение евреев из общественной жизни, культуры и всех более или менее престижных профессий, а с началом Второй мировой войны – полное физическое уничтожение еврейского народа в рамках «окончательного решения еврейского вопроса». Такая политика коренилась в патологическом антисемитизме Гитлера, развившемся в Вене кануна Первой мировой войны. В «Моей борьбе» он вспоминал: «Окончательно оттолкнуло меня от евреев знакомство не только с физической неопрятностью, но и с моральной грязью этого избранного народа…

Разве есть на свете хоть одно нечистое дело, хоть одно бесстыдство какого бы то ни было сорта, и прежде всего в области культурной жизни народов, в которой не был бы замешан по крайней мере один еврей? Как в любом гнойнике найдешь червя или личинку его, так в любой грязной истории непременно натолкнешься на еврейчика.

Когда я познакомился с деятельностью еврейства в прессе, в искусстве, в литературе, в театре, это неизбежно должно было усилить мое отрицательное отношение к евреям…

Это чума, чума, настоящая духовная чума, хуже той черной смерти, которой когда-то пугали народ. А в каких несметных количествах производился и распространялся этот яд!..

Одобрительные театральные рецензии всегда относились только к еврейским авторам. Резкая критика никогда не обрушивалась ни на кого другого, кроме как на немцев. Уколы против Вильгельма II становились системой так же, как специальное подчеркивание французской культуры и цивилизации. Пикантность литературной новеллы возводили до степени простого неприличия. Даже в их немецком языке было что-то чужое…

Отношение евреев к проституции и еще больше к торговле девушками можно наблюдать в Вене лучше, чем где бы то ни было в Западной Европе, за исключением, быть может, некоторых портов на юге Франции. Стоило выйти ночью на улицу, чтобы натолкнуться в некоторых кварталах Вены на каждом шагу на отвратительные сцены, которые большинству немецкого народа были совершенно неизвестны вплоть до самой мировой войны, когда часть наших германских солдат на Восточном фронте имела возможность или, точнее сказать, вынуждена была познакомиться с таким зрелищем…

Что было совершенно непонятно, так это та безграничная ненависть, с которой они относятся к собственной народности, к величию своего народа, та ненависть, с которой они бесчестят историю собственной страны и вываливают в грязи имена ее великих деятелей.

Эта борьба против собственной страны, собственного гнезда, собственного очага бессмысленна и непонятна. Это просто противоестественно.