Заговор обреченных - Богдан Сушинский

– С английским флотом, господин гроссадмирал, нам еще предстоит повоевать, – нисколько не смутила Фосса вступительная речь командующего. Он знал привычку Деница: мгновенно ставить любого появившегося на его пороге адмирала в такое положение, при котором тот начинает чувствовать себя непорочным юнгой на захудалом торговом судне, экипаж которого набран из морских бродяг и портовых забулдыг. – Но много ли мы припомним случаев, когда адмирал мог бы доложить командующему флотом Германии: «Париж взят!»?

Дениц поморщился. Со смертельной скукой в глазах он взглянул на Фосса, потом на испещренную пунктирами эскадренных курсов карту и вновь на Фосса.

– Что вы сказали, вице-адмирал? – изобразил он нестерпимую зубную боль. – Какой еще, к черту, Париж? Кем «взят»?

– Нами, господин командующий. То есть моряками адмирала Кранке.

– Это в связи со вчерашним вашим наполеоновским планом?

– Который вы полностью поддержали. Оказывается, к полуночи все эсэсовцы Парижа, во главе с шефами гестапо, СД и сыскной полиции, были арестованы путчистами, возглавляемыми генералом пехоты Штюльпнагелем.

Кажется, только сейчас гроссадмирал встрепенулся.

– Значит, там все это разгоралось всерьез?

– Настолько, что, сидя здесь, в ставке, даже трудно было предположить.

– И что же это за путч, который в течение ночи удалось подавить даже Кранке? – удивился командующий.

– Как мы с вами и предполагали, – усиленно акцентировал Фосс внимание на «мы с вами», – сухопутные генералы начисто проморгали все береговые флотские экипажи. Потом это их настолько поразило, что когда Кранке предъявил жесткий ультиматум, подкрепив его стволами двух сотен своих «просоленных», Штюльпнагель чуть не подавился обоймой из собственного пистолета.

Дениц смерил вице-адмирала недоверчивым взглядом и безжалостно изжевал нижнюю губу. Он явно не спешил с реакцией, словно подозревал, что Фосс разыгрывает его.

– Но если все действительно так, как вы говорите…

– Только так, – не удержался Фосс, но, встретившись с осуждающим взглядом командующего, тотчас же извинился.

– …Если все действительно так, – вслух рассуждал Дениц, – может оказаться, что только военно-морской флот и остался вне влияния путчистов, последней надеждой рейха. Поскольку уже точно известно, что сторонники заговора есть не только в сухопутных силах, но и авиации и даже среди высоких чинов гестапо. Не говоря уже об абвере, уголовной полиции, жандармерии и армии резерва. Я выяснил. Ночь не прошла для меня зря. Теперь мы можем с уверенностью доложить фюреру, что ни один военный корабль, ни одна береговая база флота приказ о выполнении плана «Валькирия», как именовали его путчисты, к исполнению не приняли. Об этом я и собираюсь уведомить… через несколько минут, – взглянул гроссадмирал на часы.

– А Париж?

– Что – Париж?

– Фюрера сейчас больше всего тревожит положение во Франции, – подупавшим голосом извинился за назойливость Фосс.

– Ну, это само собой… Уверен, что ваше старание не останется незамеченным. О повышении в чине говорить не буду, тут уж как сложится. Но что касается Железного креста или чего-то в этом роде, – с ироничной легкомысленностью пообещал командующий военно-морскими силами, – то в этом можете не сомневаться.

– Но я вовсе не имел в виду это, – зашелся пунцом военно-морской атташе.

– Не сомневаюсь. Всегда рад видеть вас у себя, адмирал Фосс.

«Как мастерски он сбил с тебя спесь! – швырнул себе в лицо вице-адмирал, оставляя кабинет командующего. – Ведь понял же, что события в Париже куда важнее заверений в том, что «ни один корабль, ни одна база…» Тем более, что это еще не доказано. Быть такого не может, чтобы заговорщики не проникли ни в одну офицерскую каюту, не «купили» адмиральскими погонами ни одного капитана. Просто на первом этапе флот организаторам путча не понадобился – вот и все. А то, что сделано мореманами Кранке в Париже, – уже факт, который никто не сможет подвергнуть сомнению. И вообще зря ты сунулся к Деницу. Нужно было начинать с Геринга или Кейтеля. Лучше всего – Кейтеля, – неожиданно рассмеялся Фосс. – Уж кому-кому, а Кейтелю будет над чем призадуматься, перечитывая списки своих казненных и разжалованных подчиненных.

* * *

Над верхушками сосен медленно разгоралось еще довольно прохладное утреннее солнце. Окаймленное холодными айсбергами-тучками, оно тлело на прозрачно-синем небосводе, словно огромная головешка на остывшем пепелище.

Еще немного поразмыслив над тем, кому из высших бонз рейха выгоднее продать свое сообщение о «взятии Парижа», причем сделать это так, чтобы не испортить отношения с гроссадмиралом Деницем, своим непосредственным шефом, Фосс вновь с грустью взглянул на неяркое балтийское светило. Сколько раз он встречал подобные рассветы, стоя на корабельном мостике. Прекрасные были времена. Уже хотя бы потому, что вокруг тебя – знакомая, понятная тебе стихия, и ты делаешь то единственное, чему посвятил себя и ради чего, возможно, создан. А что делает, кому нужен он здесь, в этом протухшем логове?

Адмирал вдруг понял, что ни к кому он больше не пойдет, ни в какие дворцовые интриги встревать не станет. Все, что он мог сделать для рейха, он сделал – не в пример некоторым. Фосс вновь с остервенением подумал обо всех этих, ошивающихся возле «вольфшанцевских» гальюнов, людишках, и ему отчетливо захотелось в море. Как можно дальше от берегов. Хоть сразу на дно – лишь бы в море…

«Кстати, гроссадмирал что-то там заикнулся о чинах и наградах. Если о событиях в Париже он будет докладывать фюреру с такой же кислой миной, с какой выслушивал меня, да к тому же после никому не нужных заверений в верности военных моряков фюреру и рейху… Самое большее, чего я могу дождаться, так это допроса в гестапо на предмет моей собственной лояльности».

– Может, действительно попроситься обратно на флот? – вслух посоветовался вице-адмирал сам с собой. Но тут же, с присущей ему откровенностью, ответил себе: – Так ведь не решишься. Привыкший к придворным штормам настоящие морские шторма обычно переносит с трудом.

Прежде чем вернуться в свою городскую квартиру, Фосс вновь отыскал глазами утреннее светило. Ему показалось, что, разуверившись во всем происходящем, оно медленно, словно пылающий остов корабля, опускалось назад, в море.

«Позвони-ка лучше адмиралу Кранке, – дал себе Фосс еще один «дельный» совет, – и прикажи, чтобы он опять арестовал все парижское гестапо и СД, а власть передал генералу Штюльпнагелю. Уж тогда-то о тебе вновь вспомнят и в «Волчьем логове», и в Берлине, и даже на флоте. Эта эшафотная популярность и будет тебе истинной наградой»[29].