999. Последний хранитель - Карло А. Мартильи

— Герман Хайнц, ассистент доктора Вуста. Следуйте за мной, пожалуйста.

Голос у Хайнца был хриплый, но чувствовалось, что он привык командовать. Лифт поднял их на третий этаж. Проходя по коридору с окнами во двор, Цугелю удалось полюбоваться третьей башней, гораздо выше и массивнее двух других. Говорили, что она выстроена на огромном круглом камне — символе древней арийской религии. Хайнц провел Цугеля в комнату, обставленную, как кабинет нотариуса или профессора какого-нибудь университета.

— Полагаю, у вас есть для нас кое-что.

Цугель вынул из сумки рукопись и гордо протянул ее Хайнцу. Тот, даже не взглянув, бросил ее в ящик стола. По спине Вильгельма пошли мурашки.

— Благодарю вас, лейтенант. Прекрасная работа. Можете остаться в замке и отдохнуть. Ужин ровно в восемь.

Цугель сжал челюсти, не зная, что ответить. Хайнц взглянул на него и сделал губы трубочкой, совсем как женщина, которая собирается их подкрасить.

— У вас есть какая-либо особая просьба, лейтенант?

— Нет, но я полагал, что книгу необходимо просмотреть сразу. Мне известно, что рейхсфюрер Гиммлер ею весьма…

— Вы исполнили свой долг, лейтенант, — перебил его Хайнц, и из его голоса исчезло дружелюбие. — А сейчас прошу меня извинить. У меня есть еще дела, которыми я должен заняться. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер, — ответил Цугель, выходя из кабинета.

Комната, предоставленная ему, походила на монашескую келью: кровать, одностворчатый шкаф и крошечный клозет с душем. Окно выходило на долину. Удостоверившись, что он один, Цугель поискал глазами, на чем бы выместить злость, но не нашел ничего лучше, как впиться себе ногтями в руки. Потом он схватил подушку, закусил ее зубами и выкричал в нее всю свою ярость.

На пути из Рима в Ливорно

Среда, 8 августа 1487 г., и последующие дни

На старой телеге они пересекли весь город. Навигацию на Тибре контролировали гораздо тщательнее, чем обычно. Страх, что их узнают, был велик. Троим путешественникам со скарбом трудно проехать незамеченными, даже если баулы замаскированы ящиками с рыбой и тюками с овощами. Кто-то наверняка видел, как они выходили из палаццо. Ведь отъезжающие всегда вызывают любопытство у прохожих, особенно в городе, который только-только начал возвращать себе былой блеск и величие и где в Колизее все еще бегали волки и лисы. Они быстро затерялись среди множества других повозок: торговцы, не имевшие лавок, продавали свежие фрукты прямо с телег. Миновав поля, огороды, фермы и древние руины, они добрались до развалин старого имперского порта.

Ферруччо узнал корабль. «Санта-Марта» была пришвартована к одному из последних причалов, оставшихся еще со времен Траяна. Они сердечно поздоровались с капитаном, которому явно не терпелось выйти в море. Повсюду шныряли солдаты. По портовым кабачкам ползли слухи, что разыскиваются какие-то опасные преступники, за поимку которых назначено приличное вознаграждение.

— Надеюсь, к вам это не относится, — сказал капитан.

— Не такие уж мы важные персоны, хотя на наши деньги и могли бы позариться какие-нибудь головорезы. Те, кто меня не знает.

Ферруччо похлопал рукой по эфесу меча. Капитан посерьезнел:

— У меня свой кодекс чести. Мои люди отвечают передо мной головами.

«Санта-Марта» на веслах вышла в открытое море, и в паруса задул легкий сирокко. На море была еле заметная зыбь, хотя несколько тучек на западе говорили о том, что приближается шторм. Если ветер сменится на юго-западный, надо будет как можно скорее искать надежную гавань.

Солнце коснулось горизонта, будто улеглось на поверхность воды. На далеком берегу уже ничего нельзя было различить, кроме башни. Джованни оперся о кормовую балюстраду. Подошла Леонора и взяла его под руку. Они долго стояли так, не говоря ни слова, и Ферруччо им не мешал. Пусть их мысли вернутся к тому, что они оставили, к живым и мертвым, к тревогам и надеждам. Он уплывал прочь от ненасытной волчицы и любил их обоих. И когда Леонора положила голову на плечо Джованни, он не почувствовал никаких уколов ревности, только огромную нежность.

* * *

Стражники у входа сделали слабую попытку его остановить, но удерживать силой не рискнули. Кардинал Борджа ворвался в спальню Иннокентия, когда тот еще спал. Рассвет едва брезжил, и утренние молитвы не были произнесены.

— Он сбежал! — крикнул кардинал.

Женщина, лежавшая в постели с Папой, взвизгнула, вскочила и, как была нагишом, заметалась в поисках выхода. Бросившись к кровати под балдахином, кардинал прицелился, чтобы дать ей шлепка. Иннокентий вытаращил глаза, все еще не соображая, где он и кто перед ним. Инстинктивно защищаясь, он натянул одеяло до самых глаз. Кардинал пристально смотрел на него из-под ладони, козырьком приставленной ко лбу.

— Родриго! Это ты! Кто сбежал?

— Граф! Удрал, проклятый, на корабле!

Женщина продолжала визжать, кое-как прикрывшись оконной занавеской. Кардинал подошел к ней, взял за подбородок большим и указательным пальцами и сильно, до боли, стиснул.

— Забери свои вещи и выйди из комнаты.

Он произнес эти слова нарочито медленно, чтобы она успела перевести дыхание. Женщина высвободилась и опустилась на четвереньки, собирая одежду. На этот раз ей не удалось увернуться от шлепка.

Иннокентий тем временем накинул на себя зеленый парчовый халат.

— Откуда ты узнал? Сведения точны?

— Мои люди не ошибаются, им это стоит жизни. Беглецы сели на корабль, идущий в Ливорно.

— Мы не можем их догнать, Родриго, у нас нет кораблей.

— Знаю. Это очередная проблема, которую надо решать. Бедность Церкви — оскорбление славы Господней. Деньги есть, Джованни. Дело только за тем, чтобы пойти и взять их. Но прежде мы должны свести счеты с графом Мирандолой, иначе все наши усилия будут бесполезны.

— Но как его догнать?

— Ясное дело, не по морю. Можно и по земле. Он мне нужен мертвым. От руки Господа или палача — меня не интересует. Пико — единственное препятствие, которое может меня остановить!

Иннокентий посмотрел на него из-под насупленных бровей.

— Ты делаешь из всего этого личную проблему. Граф выступает против Церкви.

— Значит, против нас двоих. Потому это и сугубо личный вопрос. Думаю, настал момент реабилитировать твоего сына.

— Франческетто?

— Конечно, сыновей у тебя много, но я имею в виду именно его. Предложи ему что-нибудь, ну, к примеру, правление Римом. Разумеется, если он сумеет схватить Джованни Пико и убить его.

* * *

Комья земли, пот, пыль и грязь, крики и громкое цоканье копыт… Сияющие шлемы на головах, кожаные щитки на спинах, мечи и копья, притороченные к седлам, луки и арбалеты за плечами. Так выглядел отряд из пятидесяти всадников, которых меньше чем за день набрал Франческетто Чибо. Они пустились в путь с первыми признаками рассвета, когда солнце еще не показалось над горизонтом. Сын Папы ехал впереди, с поднятым забралом, в сопровождении оруженосца с хоругвью дома Чибо, и указывал дорогу. У него единственного был шлем с наносником и защитный нашейник. Он первым врывался в деревни, скакал по возделанным полям мимо ферм и мельниц, и ему первому доставались почтительные поклоны и первому вслед летели проклятия.