Ведьмина генетика - Альма Либрем

Мартен не сразу понял, что тот мужчина, стоявший по правую руку от его отца, полноватый, высокий, с чуть раскосыми глазами, был королем Халлайи. Уже бывшим, ведь корона, стоявшая на алтаре, принадлежала не принцессе Халлайи, а ее королеве.

Знала ли Белла? Была ли к этому готова? Наверное, ждала этого, понимала, что ее отец если не сейчас, то уже совсем скоро сдастся, не выдержит всего того, что требуют от власть имущих.

Гостей на сей раз было намного больше — ведь подготовка длилась несколько месяцев, им с головой хватило времени для того, чтобы позвать всех, кого надо. Казалось, для Рангорна это было первым и единственным прецедентом его, Мартена, свадьбы, а та неудачная попытка стерлась из их памяти. Может, и вправду стерлась? Постарались королевские маги, чтобы не было нежелательных последствий, или люди сами забыли, не придали тому, что так и не случилось, ни малейшего значения?

Мартен в последний раз тоскливо посмотрел на священнослужителя и короны, лежавшие на алтаре. Еще несколько минут, и ему придется навеки забыть о статусе принца. Он станет королем Халлайи, ее правителем. Отступать некуда, остается только смотреть вперед.

…Вновь зазвенели колокольчики, всегда сопровождавшие будущую королеву, когда она входила в зал. Дверь распахнулась настежь, и Мартен, прежде чем решился посмотреть на Беллу, поймал уверенный взгляд Ирвина, на сей раз стоявшего среди гостей, а не среди стражи, заметивший улыбающуюся Лилиан — опять подумал, действительно ли она так похожа…

Похожа. И если б возвращение Акрена Шантьи прошло неправильно, то она бы уже здесь не стояла. И самого Мартена тоже тут не было бы.

Только потом он наконец-то решился поднять взгляд на Беллу.

Она тоже выглядела совершенно иначе, чем на той, самой первой их свадьбе. Мартен даже не сразу понял, что конкретно изменилось, заметил только, как сияли счастьем ее глаза — из них исчезла та самая мерзкая, вызывающая у него отвращение обреченность. Появилось что-то иное, светлое, наполненное счастьем… Белла больше не была жертвой Халлайи, обычаев, которые ей навязывали с самого детства, не напоминала и ту полную отчаянья ведьму, которой все равно, с кем убегать, лишь бы подальше от герцога ди Маркеля. Теперь она впервые за долгое время была настоящей от начала и до конца.

Подумать только, а ведь с этой, настоящей Беллой он практически не был знаком. Больше не осталось и следа от испуганной, растерянной девочки, ей на замену пришла уверенная, сильная женщина.

Он наконец-то понял: вот что объединяло его Беллу и далекую, многими уже забытую Карен Шантьи. То, что они обе выстраивали свою, желанную жизнь, не оглядываясь на какие-то условности, они шли к мечте, не думая об осуждении и о том, что в спину будут кричать им люди. И Мартену очень бы хотелось научиться и самому быть таким. Свободным от условностей, не ограниченным какими-то глупыми предрассудками, окружавшими его прежде.

…Ее платье было белоснежным, как и полагается платью невесты, и будто невесомым. Белла отказалась от королевской пышности и остановила свой выбор на легкой, тонкой белой ткани, без вышивки, без драгоценных камней, сверкающих в переплетении узоров. Оно было простого кроя, даже без пышной юбки, облегало тонкую девичью фигуру, только подчеркивая достоинства. Меньше всего сейчас Белла напоминала халлайнийку с их любовью к яркости, демонстрации доступной роскоши. Платье — всего лишь оправа для настоящего бриллианта, женщины.

Ее украшали не дорогие наряды и пышные прически, а любовь и свобода, с одинаковой силой полыхающие в глазах.

Должно быть, Белле пришлось долго отвоевывать свои права даже на это свадебное платье, на то, что она распустила волосы, позволяя им волнами спадать по плечам, вместо того, чтобы позволить заплести диковинные косы, уложить их в нечто, способное причинить ужасную головную боль, утыкать сверкающими шпильками.

Но оттого, что она выглядела так просто, Белла не стала менее красивой. И Мартен знал — кто б ни пришел сегодня к нему на свадьбу, он все равно не сможет отвести взгляда от своей будущей жены. Невольно, не до конца понимая, что происходит, он взял ее за руки и проигнорировал тихое шипение священнослужителя, призывающего будущего короля Рангорна вести себя в соответствии с протоколом.

Какая разница, как принято, если он будто еще раз, повторно влюбился в свою будущую жену? Смотрел на нее так, словно впервые в жизни увидел?

Белла улыбнулась и в ответ сжала его пальцы. Она не произносила клятв, не сказала ни слова, только подошла настолько близко, насколько вообще позволяли правила приличия, и заглянула в синие глаза Мартена. В ее взгляде плескалось счастье, наслаждение и радость — Белла брала от этого вечера все, что он был ей должен, каждую положительную эмоцию, каждую улыбку, каждый миг.

Священнослужитель читал какую-то длинную проповедь, как ему и полагалось по протоколу, но Мартен не слышал ни слова. На этот раз мужчине достаточно было только опустить на их запястья заколдованную ленту, и та безо всяких усилий сама оплела запястья брачующихся и растворилась в воздухе, оставаясь невидимым залогом их семейного счастья.

Мартен отпустил руки Беллы только для того, чтобы взять с алтаря ее корону, тяжелую, усыпанную множеством драгоценных камней… Выстраданную и, возможно, далеко не такую желанную, как могло показаться со стороны.

— Положите! — зашипел священник. — Вы нарушаете церемонию!

Но Мартен только покачал головой. Он здесь король. И даже если он совершает очередную глупость, очередную ошибку, как правитель Рангорна, он имеет полное на то право.

— Принцесса Мирабелла, — прошептал Мартен, не зная, услышат ли это гости, так и застывшие в предвкушении чего-то необыкновенного. — Отныне и до того дня, пока не пожелаешь вновь стать свободной, ты — королева Халлайи и Рангорна.

Он опустил корону ей на голову со всей бережностью, на которую был способен, и от случайных прикосновений его пальцев рубины и изумруды засияли ярче, чем прежде.

— Принц Мартен, — поняв, что он делает, прошептала в ответ Белла, — отныне и до того дня, пока вновь не пожелаешь стать свободным, ты — король Рангорна и Халлайи, — она подняла со стола Рангорнскую корону.

Мартен немного наклонил голову, чтобы Белле не пришлось слишком высоко тянуться, и вздрогнул, почувствовав внезапную тяжесть королевского венца. А ведь отцовская корона всегда казалась ему такой легкой… Должно быть, принц просто не осознавал даже, что основная тяжесть — не в металле, не в вплавленных в него драгоценных камнях, а в ответственности, которая тесно переплетается с правом носить эту корону.

Сегодня Мартен был готов не сбросить ее, выстоять всю церемонию с гордо поднятой головой и даже назвать себя королем. Но способен ли он пройти этот путь со всем достоинством, которого требует статус короля даже не одного — двух государств? Принц не знал. Он… боялся.

Впрочем, он и принцем уже не был.

— Час от часу не легче, — проворчал священнослужитель, выдергивая Мартена из тяжелых размышлений. — Они друг друга стоят… — и уже громче произнес: — Объявляю вас мужем и женой, да скрепят сей союз боги!