Непокоренный. От чудом уцелевшего в Освенциме до легенды Уолл-стрит: выдающаяся история Зигберта Вильцига - Джошуа Грин

«Когда мне задают вопрос, как я выжил, – сказал Зигги, – я опускаю один маленький нюанс, который на самом деле довольно значителен. Дело в том, что любой бывший узник с сердцем и умом живет с осознанием вины за то, что он выжил, а другие нет. Мою мать отправили прямо в газовую камеру, отца забили до смерти, мою сестру Марту убили, братьев Вилли, Мартина и Луиса убили – а я еще жив – а они все мертвы. Почему они, а не я? Похоже, Всевышний держал свою длань на моем плече, когда я был одинок и в смертельной опасности. – Он продолжал: – Я помню себя с трех с половиной лет. Я могу сказать, какого цвета были полоски на свитере моей мамы, когда я был совсем маленький. Такая память имеет свои достоинства и недостатки, потому что все воспоминания остаются с тобой, и ты не можешь от них отделаться. Я помню и то, как мы рыбачили в детстве, и то, как выглядели бараки в Освенциме, как вокруг ходил капо с палкой, что он делал – и эти воспоминания очень, очень тяжелы. Они меня не оставляют». Он наклонился и закатал штанину. «Смотрите. Видите? Со дня освобождения я ношу две пары носков. За последние пятьдесят лет я никогда не выходил из дома, не надев вторую пару носков. И без булавки. Дело в том, что в концлагерях пара носков могла спасти от смерти. Грязь, пыль, недоедание – от единственной занозы могла развиться гангрена. Одна заноза из-за деревянного башмака – и ты умираешь. А зачем булавка? Маленькая булавка могла спасти вам жизнь в концлагере, если нужно было скрепить лоскут ткани, обмотанный вокруг ноги, или не дать упасть штанам… Как мне удалось остаться в живых, проведя почти два года в Освенциме? – сказал он в конце одного сеанса интервью. – Дело было не в образовании – у меня его не было. И не в уме – тогда я им тоже не блистал. Уверен, это была рука Всевышнего. Я скажу вам кое-что, чего, наверное, не говорил еще никогда. Как ни странно, я, наверное, не смог бы жить без всех этих кошмаров. Они позволяют мне очень четко разграничить жизнь и смерть. Они показывают мне, какова жизнь сейчас – особенно моя жизнь как еврея. И я никогда от нее не откажусь. Никогда, никогда, никогда».

6 января 2003 года холодный зимний ветер дул с Гудзона и стучал в выходившие на реку окна квартиры Зигги. Мэри Фэхи, его сиделка, готовила обед. Она расстелила коврики под тарелки, разложила столовые приборы, стараясь не задеть торт, который он заказал в качестве сюрприза ко дню рождения Айвена. У Зигги не было больше сил куда-то выходить, и большую часть времени он либо смотрел на реку из окна, либо сидел перед телевизором, где показывали документальные фильмы. Большую часть времени он проводил в одиночестве. Все важные битвы в его жизни остались позади. Невзгоды и триумфы стали фактами прошлого и существовали уже только в его памяти.

Теперь ему было семьдесят шесть, и жизнь могла предложить ему в лучшем случае обед да нечастых гостей. Наоми все еще любила его и прилетела к нему из Флориды, чтобы быть рядом. Она понимала, что между ними все кончено, что возродить былое нельзя, но человек, с которым она провела большую часть жизни, умирал, и она хотела сделать все от нее зависящее, чтобы ему было не так одиноко.

Узнав, что отцу стало хуже, Айвен прилетел из отпуска из Майами. Ему исполнялось сорок семь лет. Когда он приехал в квартиру отца, то застал его за кухонным столом. Зигги радостно указал на торт со свечами, разноцветными сахарными завитушками и белоснежной глазурью.

«С днем… рождения!» – слабым голосом сказал Зигги, в восторге подняв вверх руки.

Сиделка зажгла свечи, и Зигги изо всех оставшихся у него сил медленно, дрожащим голосом пропел: «С днем… рожденья тебя, с днем… рожденья тебя, с днем рррр… рожденья, милый Ай… Айвен, с днем рожденья… тебя», стараясь еще и жестикулировать. Он замолчал и жестом предложил сыну зажечь свечи – тот так и сделал.

На следующее утро Зигги срочно доставили в больницу.

Вечером того же дня он умер.

Зигги был похоронен 9 января 2003 года на кладбище имени царя Соломона – в мемориальном парке, некогда принадлежавшем покойному отцу Наоми и служившем местом захоронения членов еврейской общины с 1942 года. Участок Зигги был расположен рядом с обелиском, установленным Еврейским агентством ветеранов, – трехметровым мраморным монументом в память о шести миллионах евреев, уничтоженных во время Холокоста. Под монументом создатели захоронили урну с пеплом, собранным в Освенциме.

«Мы с отцом были там в семидесятых, когда агентство проводило захоронение этой урны, – вспоминала Шерри. – Мы видели, как они копают яму. Он не знал, был ли в той урне пепел кого-то из его родителей, но хотел надеяться, что он там есть. Тогда я впервые увидела слезы на лице отца. Сегодня я стою здесь и понимаю, что он избрал подходящее место для своего упокоения – рядом с прахом других жертв Освенцима. Его жизнь совершила полный оборот».

Объявления о смерти Зигги появились в газетах, журналах и всех еврейских изданиях страны, так что семейство Вильциг понятия не имело, сколько человек придет на мемориальную службу. Они знали, однако, что в TCNJ работало более тысячи сотрудников, клиентов и покупателей были десятки тысяч – такую толпу нельзя было вместить ни в одну синагогу или еврейский похоронный зал в Нью-Джерси. Поскольку предугадать число посетителей было невозможно, у Вильцигов не было выбора: они арендовали огромный Центр исполнительских искусств Нью-Джерси в Ньюарке.

С самого утра у дверей центра в день похорон начала выстраиваться очередь. К полудню в ней было уже более тысячи человек, и очередь продолжала расти.

«Никогда не видел ничего подобного, – говорил друг семьи Фил Купперман. – Крупнейший зал в Нью-Джерси переполнялся до отказа». Выразить уважение пришло множество людей.

Когда началась служба, Айвен, Шерри и Алан вышли на сцену и посмотрели на собравшихся – их было почти три тысячи. Алан выступил первым. Он откровенно описал сложности, возникавшие при работе на отца. Семейный бизнес – штука сложная, сказал он, потому что никогда нельзя провести четкую грань между личными привязанностями и профессиональной необходимостью. И эта проблема становится еще более сложной, если исполнительный директор компании – не просто твой отец, а выживший узник Освенцима.

Затем слово взяла Шерри. Она рассказала о филантропических деяниях отца в его последние годы и пообещала идти в этом по его стопам.

Потом к микрофону подошел Айвен. «Упала третья башня! – выкрикнул он громким и сильным голосом – таким же, как у отца. – Но на месте башен Всемирного торгового центра когда-нибудь будет выстроено что-нибудь еще более важное и долговечное, так и мы постараемся построить что-нибудь важное и долговечное после смерти нашего отца. Информирование о Холокосте было самой важной задачей в его жизни: он стремился сохранить память, чтобы не допустить последующих геноцидов. Я прошу вас не присылать цветы, а сделать пожертвования в Shoah Foundation, куда наша семья внесет равную сумму».

В результате собравшиеся пожертвовали 150 тысяч долларов, семья внесла еще 150 тысяч, так что общий взнос в организацию Спилберга составил 300 тысяч долларов.