Двойной шантаж - Линетт Тиган

была напряженная обстановка, завтракаю я почти с удовольствием. Еда вкусная, а я оказалась голодной. Сметаю почти всё с тарелки и, наверное, будь я дома, насыпала бы добавки.

— Почему? — его короткий вопрос сбивает с толку, когда я отставляю поднос.

— Шумно, — не многословно говорю я, а сама вспоминаю Тимура. Мне стоит держаться от него как можно дальше, а лучше вообще вернуться в родной город. Возможно, я встречусь со своей мамой… Сейчас я ощущаю, как мне одиноко и что я в ней нуждаюсь, как потерянный ребенок.

— Но ты здесь прожила несколько лет, — Марат прощупывает почву, а я отлично помню этот метод своеобразного, но мягкого допроса.

— Я сбежала. Здесь не твоя территория, а значит это была моя защита. У меня не было выбора, — я говорю ему это в глаза, не тая своих прошлых мотивов, — но это не значит, что столица мне нравится. Наш город мне ближе. Там спокойно, — договариваю я, всё-таки склоняясь к возвращению домой, даже если это случится под конвоем его псов.

— Ты стала другой, — Марат поднимается, а я готова спрыгнуть с кровати и выброситься в окно. Подходит тихо, с изящной хищной походкой, присаживаясь на край кровати рядом со мной. — Стала совсем взрослой и самостоятельной, — он поднимает руку, а я дергаю подбородком, отворачиваясь от прикосновения. Он смотрит глубоко и дико, но не прикасается, — расцвела.

Когда я сбегала, была юной девушкой, всего двадцать два года. Но даже тогда я для своего возраста видела и ощущала больше, чем нужно.

— Я помню тебя ещё совсем девочкой, а сейчас ты уже взрослая и умная женщина, — говорит он, пристально рассматривая меня, — и ты должна осознать, что принадлежишь мне и Клану. Я хочу, чтобы тебя уважали, а не воспринимали, как предателя или мою шлюху.

Тяжело сглатываю, но взгляд не отвожу.

— Этого хочешь ты, Марат, а не я, — напоминаю ему о своих желаниях, которые он уважал, но в нужный момент всегда о них забывал. — Я не хочу такой жизни и никогда не хотела.

— Значит, тебе придется с этим смириться, — его тон становится утробным и угрожающим, а глаза темнеют.

Он красивый мужчина: с волевым подбородком и начисто выбритым лицом, с аристократически убранными в хвост волосами, которые черней смолы, а глаза холодные и цепляющие — серые. Когда-то я даже думала, что влюблена в него, такого неземного, опасного для других и бережного со мной… Но я оказалась умнее, начала понимать, что в его жизни мне не место, что я хочу свободы и принадлежать самой себе.

Противостоять ему оказалось сложно, он обрек меня на узы «семьи», когда привел в свой Клан. Марат хочет обладать мной полностью, но я никогда не давала согласия на принадлежность как к Клану, так и быть ему женой.

— Меня устраивает роль шлюхи. С этим я могу смириться.

Хотелось злорадно усмехнуться, но это было бы слишком. Марат мне многое позволяет, но границы проводит жесткие, часто напоминая о последствиях, чтобы я не забывалась. И сейчас он уже в ярости. Единственное, что его выдает — он не моргает, как зверь перед броском.

— Ты меня провоцируешь? — спрашивает Марат, а я вдруг холодею и отвожу взгляд. Я думала, что стала сильнее, но переиграть его невозможно. — Не справишься, Пташка. Хоть ты и оперилась, но я всё ещё помню, что ты меня предала, — внутри меня всё сжимается от эмоционального накала.

— Я тоже многое помню, — во мне забурлила несправедливость, когда я с горечью смотрю ему глаза. Марат никак не выражает эмоции, просто смотрит, внимательно. Так, словно желает мне вскрыть череп и пристально рассмотреть все мои мысли. — Помню это, — я приподнимаю рубашку, демонстрируя ему шрамы, которые он оставил лично. — Помню, как ты не дал мне закончить учебу. Я помню, как ты не выпускал меня месяцами из своего дома. А ещё я помню, как ты убивал и мучил на моих глазах…

— Достаточно, — он поднимает ладонь, грубо меня заткнув.

Я замолкаю, но гневно прожигаю его взглядом, всем видом показывая, что не готова ему поддаваться так просто. Да, мне придется подчиниться, но это не значит, что я буду хорошей девочкой. Я ею была до встречи с ним. Может, я слаба сейчас, но я не собираюсь быть жертвой всю свою жизнь.

— Отдыхай. Я пришлю к тебе доктора, — Марат, больше не уронив взгляда в мою сторону, встает и уходит, хлопнув дверью. Дверь с замочной скважиной, но он меня не запирает.

Я не заложница — сказал он. Как же! Видимо, Марат до сих пор считает меня юной, неопытной и совсем неумной девочкой, которая не понимает, что эта территория защищается ничем не хуже, чем президентская резиденция.

Смотрю в стену, совершенно ни о чём не думая. Стены давят, причем на столько, что становится душно. В воздухе всё ещё слышен его запах, и он такой тяжелый, что заставляет подняться и открыть окно на проветривание.

На территории я замечаю охрану с псами, но взгляд мой поднимается дальше и выше — на высокий, гладкий забор, по которому невозможно вскарабкаться без помощи. Фонари стоят буквально через каждые пятнадцать метров, ночью здесь очень светло, так что никто не выйдет и не зайдет незамеченным.

«Не заложница» — напоминаю я себе его слова, горько усмехнувшись.

Я оборачиваюсь на едва хлопнувшую дверь. Доктор, собственной персоной. Ночью даже не смотрела особо в глаза, а сейчас цепляет каждый мой выдох, всматривается в лицо и обреченно качает головой.

— Здравствуй, Валерия, — говорю я и прохожу к креслу, присев на него. — Давно не виделись, — в моём голосе слышится горечь.

— Давно, — соглашается она. Подходит к другому креслу и устраивает на нём свою рабочую сумку, ища в ней лекарство. — Как попалась? — интересуется девушка, хоть и делает вид, что внимательно читает инструкцию по применению мази.

— Сдали, — пожимаю плечами. Валерия громко выдыхает и опрокидывает голову, стараясь взять себя в руки. Она напряжена, точно, как и я.

— Дай угадаю: ты снова влезла в неприятности, — усмехается девушка, не злобно, но весьма печально. Отставляет на журнальный столик мазь и обезболивающие лекарства. — Ты нарушила своё обещание, — напоминает мне доктор, человек, который здесь такой же узник, как и я.

Единственное, что нас отличает — она свободна, но крепко накрепко связана с Кланом. Она работает доктором, приближенная, имеет свой авторитет и может жить своей жизнью на воле — ей доверяют. А я не имела права ни на что, кроме как существовать рядом с Маратом, который глаз с меня не спускал.