Эротические истории пенджабских вдов - Бали Каур Джасвал

считать, потому что… — Харприт поперхнулась. — Потому что он умер в разгар напряженной деятельности. Постельной деятельности.

Никки вдруг все поняла.

— Его сердечный приступ был вызван вашим… взаимодействием?

Никки замахала руками, в общих чертах изобразив половой акт.

— Напряженной деятельностью, — повторила, уточняя, мама.

— Мне не обязательно было это знать.

— Бети,[31] я не могу позволить тебе так терзаться. У папы были проблемы с сердцем еще до того, как ты бросила университет. Он умер не от горя или разочарования. Тебе могло так показаться, потому что, когда ты видела папу в последний раз, он был угрюмым, но в Индии ему удалось посмотреть на мир иначе. Как-то днем мы поехали навестить родственников, и твой дядя рассуждал, насколько развита индийская система образования по сравнению с нашей. Ты же их знаешь: при любом удобном случае семейный сбор превращается в состязание. Твой дядя рассказывал о сложнейших школьных проектах, которые должна была выполнять его дочь Равин, а ведь она еще в начальной школе. Он сказал: «Школа Равин гарантирует успешность всем своим ученикам. Чего еще желать?» Папа ответил: «А моих дочерей учили выбирать собственный путь к успеху».

— Папа так сказал? — поразилась Никки.

Мама кивнула.

— Думаю, он сам удивился. Твой отец не из тех, кто возвращается на родину только для того, чтобы похвастаться своими заграничными достижениями. Но в тот день что-то изменилось. Из всех возможностей, которые предоставила нам Англия, самая главная — выбор. А папа просто не осознавал этого до конца, пока не сказал об этом вслух твоему дяде.

Никки изо всех сил старалась сдержать слезы, когда мама потянулась к ней. Но плотину прорвало, едва мамин палец коснулся ее щеки: прижавшись щекой к материнской ладони, ловившей теплые слезы, девушка рыдала так, как не случалось с ней с раннего детства.

* * *

Вечером заглянула Олив. Через плечо у нее была перекинута большая холщовая сумка, набитая сочинениями, которые предстояло проверить, в руках она несла коробку с вещами подруги.

Лицо Никки до сих пор было опухшим от слез.

— Эмоциональный день выдался, — объяснила она.

— Я бы сказала, выдалась адская неделя, — ответила Олив. — Как ты?

— У меня до сих пор болит голова, а вообще стараюсь не вспоминать об этом.

Впрочем, Никки никак не могла избавиться от ярких, реалистичных снов. Руки душителя, сомкнувшиеся на горле, пламя, лижущее ноги. Она вздрогнула. Во сне ей не всегда приходили на выручку. Иногда, отчаявшись спастись от огня, девушка выпрыгивала из открытого окна квартиры навстречу смерти, и просыпалась, дрожа от ужаса и гнева.

— Вчера вечером я заскочила в паб узнать, не нужно ли что-нибудь Сэму. Сам паб не сильно пострадал, только потолок, но по соображениям безопасности заведение пришлось временно закрыть.

— У Сэма все в порядке?

— Да, он занят по горло. Страховка покроет и ущерб, и потерю прибыли.

— Похоже, единственный способ решить все проблемы паба — сжечь его дотла и начать все сначала. Или просто закрыть и уехать.

— Ну вот, снова-здорово! Паб вовсе не сгорел дотла, но он сейчас никого не волнует. Сэм очень беспокоится о тебе. Расспрашивал, что да как. Я сказала, что навещу тебя сегодня. Он посылает тебе привет, — Олив огляделась. — Этот дом навевает воспоминания.

— Ага, — вздохнула Никки.

— Расти здесь было не так уж плохо.

С того места, где они стояли, Никки видела старое папино кресло.

— Да, точно, — согласилась она.

Олив полезла в сумку и, вытащив оттуда конверт, протянула его подруге.

— Вот, возьми. Мне строго-настрого наказали, чтобы я передала это тебе.

Никки решила, что это последний зарплатный чек от Сэма, но, открыв конверт, обнаружила внутри письмо. Оно начиналось со слов: «Дорогая Никки» и заканчивалось: «С любовью, Джейсон».

— Я не могу, — сказала она, возвращая письмо Олив.

— Никки, просто прочти.

— Ты хоть знаешь, что произошло?

— Знаю. Он, словно потерявшийся щенок, каждый день являлся в паб в надежде увидеть тебя. И Сэм, и я отказались дать ему твой домашний адрес, но я сказала, что могу передать письмо.

— Он женат.

— Разведен, — возразила Олив. — Джейсон подал на развод еще до знакомства с тобой. Бедняга так отчаянно хотел оправдаться, что принес в паб документы о разводе, чтобы показать нам. Ручаюсь, они подлинные.

— Тогда почему он это скрывал?

Олив пожала плечами.

— Все равно что-то не сходится, — настаивала Никки. — Если у Джейсона не было других отношений, кто ему все время названивал? И почему он внезапно исчезал?

— Я уверена, все ответы там, — сказала Олив, указывая на письмо. — По крайней мере, прочитай.

— И вообще, на чьей ты стороне?

— Я всегда на стороне правды, — заявила Олив. — Как и ты. А правда в том, что Джейсон был напуган и вел себя как дурак. Он определенно обязан кое-что объяснить, но ты должна дать ему шанс, Ник. Вдвоем вы выглядели такими счастливыми. Джейсон производит впечатление порядочного человека, который совершил какую-то глупость.

Никки взяла письмо.

— Пожалуй, я должна прочитать его у себя в спальне.

— Нет проблем. Мне еще проверять эти дурацкие сочинения! — Олив взяла сумку, потянулась к подруге и запечатлела на ее лбу строгий поцелуй. — Ты самый храбрый человек из всех, кого я знаю, — сказала она на прощание.

Сразу после ужина Никки вернулась в постель. В коробке, которую принесла Олив, она обнаружила биографию Беатрис Поттер, открыла и начала читать, снова размечтавшись о том драгоценном экземпляре «Дневника и набросков Беатрис Поттер» с пятнами чая. На улице уже стемнело, и фонари на фоне черного неба светились тусклыми угольками. Сумка Никки лежала на самом дне коробки, под стоптанными кроссовками и еще несколькими книгами. Девушка отодвинула коробку от кровати и натянула одеяло до подбородка. У нее пока не было эмоциональных сил вытащить остальные вещи. Мысль, что все ее имущество поместилось в одну-единственную коробку, угнетала.

Письмо Джейсона лежало на комоде. Никки видела угол конверта, но каждый раз, когда собиралась открыть его, у нее начинало сосать под ложечкой, и она все глубже зарывалась в простыни. Пусть в этом письме все извинения на свете, она еще не готова их услышать.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Когда Кулвиндер возвращалась с утренней службы в храме, небо было так плотно затянуто облаками, что казалось каменным. О, в первое время после приезда в Англию она лютой ненавистью ненавидела эту погоду! «Где солнце?» — спрашивали они с Сарабом друг друга. Потом родилась Майя. «А вот и солнышко», — любил повторять Сараб. Он покачивал крошечное тельце дочери на сгибе локтя, и казалось, улыбка никогда не сойдет