Закрой дверь за совой - Елена Михалкова

Мальчик стеснялся сказать, что в кирпичном коттедже живет сторож восточной национальности – он не разбирался в них – плохо говорящий по-русски, но несколько раз угощавший его курагой и какими-то сладкими орехами. Выносил пригоршню, щедро насыпал в подставленные ладони, в ответ на «спасибо» обнажал плохие зубы и махал рукой: э, нэ за шта, приижжай! Восточный человек каждый раз спрашивал у мальчика имя. Все никак не мог запомнить, что тот – Димка. «Глупый, что ли? – думал мальчик. – Что тут запоминать? Димка – простое имя».

Руки потом были липкие, сладкие. Мальчик все съедал, сидя в теплой траве, и потом еще с наслаждением облизывал пальцы. Бабушка убила бы его за это, поэтому дома он молчал про своего нового знакомца.

– Хлеба надо дождаться…

– Потом съездим. После обеда, может.

Дима зевнул, глянул за магазин – не едет ли хлебовозка. Скучно, жарко, вьются мухи… Он прихлопнул одну и вскочил:

– Короче, я прокачусь! Кто со мной?

– Не, Димон. Позже, может.

– Нафик…

– Леееень!

Приятели развалились на ступеньках, апатичные, как пригревшиеся коты, и никуда не хотели ехать. А его распирало от жажды движения, от невозможности оставаться на одном и том же месте.

– Саня, купишь мне батон и бородинского, если опоздаю!

Саня ловко поймал свернутые в трубочку купюры.

– На сиги потрачу! – крикнул он вслед.

Мальчик показал ему неприличный жест, вскочил в седло и с облегчением помчался прочь.

Ирма сварила вегетарианский борщ, размяла картофель. На второе будет пюре, к нему – паровая котлетка. Куриная! Чтобы у старика не заболел живот.

Она напевала, пока резала овощи. Он сытно поест и уснет. Его ослабила голодовка, достаточно вспомнить, как вчера он потерял сознание. Собственно, он умер бы и без нее, она лишь приблизит его уход.

Это добрый поступок. Мир избавится от мерзавца, а Гройс – от мучений.

Шприц с лекарством сунут в дверцу холодильника. Укол. Переодеть. Посадить в кресло. Перетащить в машину.

В четыре часа трасса еще не слишком загружена. Женщина, везущая мирно спящую бабушку, ни у кого не вызовет подозрений.

Она свернет с трассы в сорока километрах от деревни, заедет в лес. Там есть места, где среди сосен встречаются глубокие воронкообразные провалы грунта. Говорят, их вымывают подпочвенные воды. Две таких ямы Ирма осмотрела накануне. Одна была ближе к дороге, зато у другой осыпались края, словно внутри сидел гигантский муравьиный лев и настраивал свою ловушку. Пяти ударов лопатой хватит, чтобы земля обрушилась и погребла под собой Гройса.

В ее сумке хранился заранее купленный баллончик с газом – средство защиты от диких зверей. Производитель уверял, что запах сохраняется до трех месяцев. Она обрызгает траву и края ямы. Ни одно дикое животное не сунется, чтобы раскопать тело. А через три месяца оно само сгниет во влажной лесной земле.

Ирма порубила зелень для салата, тщательно отмыла доску от укропного сока. Что-то мешало ей, какая-то червоточинка была в созревшем плане, таком прекрасном на вид.

Или не в нем…

Ирма отложила нож и застыла, пытаясь понять, что не так.

Старик побрит. Прикован. Он никуда не денется.

Яма готова. Ждет, разинув беззубую земляную пасть.

Что же отвлекает ее?

На секунду наступила тишина, затем за окном снова загалдели птицы, и Ирма вдруг поняла – вот же оно! В размеренную мелодию полудня врывался резкий звук и портил всю песню. Она не любила птиц и никогда не приваживала их к дому. С улицы доносились хрипловатая брань, карканье – как будто целая стая ворон ругалась возле ее двери.

Ирма сняла перчатки и вышла наружу, щурясь от солнца.

Димка несся, подставляя лицо ветру и лучам, счастливый и беззаботный, как щегол. Хотелось орать, петь, кричать глупости и хохотать без повода. Хотелось быть дураком. Хорошо дураку! Ему все можно! Никто не пилит за тройки и не твердит, что нужно прополоть сорняки, не гоняет в магазин за хлебом и не запрещает ездить на озеро: дурак ведь, все равно не послушается.

Велосипед сам донес его до каменного коттеджа, но сколько Димка ни ходил вокруг, ни насвистывал, на его призыв никто не отозвался. Может, сторож уехал? Окна открыты, ветер шевелит занавески.

– Эй! Есть кто-нибудь?

Димка еще покричал, чувствуя, как постепенно улетучивается его радость. Не то чтобы ему хотелось дармовых сладостей. Но было что-то ужасно приятное в том, что незнакомый человек просто так, без всяких условий угощает тебя незнакомыми лакомствами, которых наверняка нигде не достать, кроме как в далекой горной стране. Это было маленькое волшебство, Димкина тайна.

Он пару раз пнул ногой дверь, вздохнул и взгромоздился на велосипед.

Обратно ехалось куда тяжелее. И песок стал рыхлым, и шины как будто спустили. Солнце больше не слепило глаза, и именно поэтому мальчик издалека увидел стрелу, мимо которой промчался в первый раз, не заметив.

Это совершенно точно была стрела. Правда, очень странная. Ее как будто делал ребенок или совсем уж криворукий неумеха.

Димка похлопал велосипед по рулю, сказал «тпррру, родимый!» и спешился. Любопытно-любопытненько!

Ни в одном из соседских домов нет детей. Откуда был сделан выстрел?

Он выдернул стрелу из песка и с изумленным восторгом увидел, что вокруг нее обмотана записка.

Не стая, всего три вороны – от них и исходил базарный гвалт, который мешал Ирме сосредоточиться.

– Кыш! – она замахала руками. – Кыш!

Одна мерзкая птица смылась на крышу, две других остались в траве, что-то отбирая друг у друга. Они косили на Ирму глазом, отпрыгивали, пружиня на длинных крепких ногах, но не улетали. Должно быть, нашли дохлятину, подумала она. Мышь или хомяка… Гадость какая! Трупоеды!

– А ну пошли вон!

Ирма побаивалась крупных птиц, но это вторжение переходило всякие границы.

Каркнув и гневно махнув крылом, седая ворона поднялась в воздух, держа в клюве какой-то шарик, похожий на теннисный. Но тут налетела вторая, вышибла у нее добычу, и обе, широко разевая клювы и вопя, перелетели на ближайшее дерево.

Шарик упал в траву.

Озадаченная Ирма склонилась над ним. Из засохшей массы, отдаленно напоминавшей хлебную, торчал уголок бумаги. Она сжала комок в пальцах, он треснул, и выпала сложенная вчетверо записка.

«Одинцова держит меня здесь насильно. Позвоните в полицию. Обещаю вознаграждение. Михаил Гройс».

Ей потребовалось перечитать трижды, чтобы понять смысл.

«Держит меня здесь насильно».

Она была так уверена в беспомощности пленника, что на секунду ей в голову закралась мысль о ком-то третьем. При всей ее абсурдности Ирма готова была скорее поверить в сообщника, чем в то, что Гройс сам написал это послание. Как бы он смог? Чем? И почему оно оказалось в траве?